Лотос должен цвести. Собравшиеся кёдаи встали и покинула зал в облаке дыма и подозрений.
Все, кроме одного: на противоположном конце стола остался сидеть кое-кто в атмоскафандре, сияющем блеском новенькой шлифованной кожи.
Пятый Бутон, прорычал Кенсай. Разве тебе нечем заняться?
Взгляд юноши вспыхнул, а кабели, тянувшиеся из загубника, заскрежетали друг о друга, пока он качал головой. Вьющийся дымок, изображенный на наплечниках и перчатках, словно затрепетал в стылом воздухе в такт движениям молодого человека, а из глазной пластины лился кроваво-красный свет.
Я им не доверяю, сказал Кин.
Кому конкретно? откинулся на спинку кресла Кенсай.
Инквизиции.
Доверие редкость в эти ночи, Киоши-сан. О, извини меня ты же отказался от имени отца? Примерно в то же время, когда покинул капитул.
Вы никогда не простите меня? повесил голову юноша.
Если бы решать пришлось мне, ты бы уже превратился в удобрение.
Это была ошибка, дядя
Дядя? Кенсай усмехнулся. Что за безумие такое?
Вы и мой отец были как братья. Когда он умер, вы относились ко мне как к родному сыну. Почему вы вините меня за то, что я думаю о вас как о дяде?
Мы были как братья, он и я. Кенсай наклонился вперед. И уж поверь мне, если бы твой отец был жив сегодня, твои действия стали бы таким позором для него, что он бы покончил с собой.
Я никогда вас не подведу!
Я дам тебе драгоценный шанс.
Вы можете доверять мне больше, чем любому члену капитула.
Глухой взрыв безрадостного смеха.
Неужто?
Мой отец никогда вам не рассказывал? Про то, что я увидел во время церемонии Пробуждения? Про мое славное будущее, открывшееся в Палате Дыма?
Мы никогда не обсуждали подобные вещи. Это неприлично.
Кин говорил как будто заученно, голос зазвучал плотным, несколько раз отраженным эхом:
Не называйте меня Кином. Это не мое имя. Зовите меня Первым Бутоном.
Кенсай почувствовал себя так, словно его ударили кулаком под дых, выбив из легких весь воздух, заставив схватиться руками за край стола.
Кин? Первый Бутон?
Юноша встал, издавая кремниевое шипение поршней, преследуемый выхлопом чи. Он подошел к Кенсаю, мягко положил руку ему на плечо.
И его взор горел жаром тысячи солнц.
Однажды я сяду на Трон машин, дядя. И буду править Гильдией. Возможно, вы забыли, что когда-то верили в меня, но я до сих пор верю в вас и сделаю все, что в моих силах, дабы искоренить раковую опухоль в Гильдии. И когда вы и Землекрушитель сожжете Йиши дотла, душой я буду там, рядом с вами. Кин развернулся, чтобы уйти, стуча тяжелыми ботинками в такт пульсу Кенсая. Сожгите их ради меня, дядя.
Кивок.
Сожгите их всех. Дотла.
То, что будет
Кенсай брел по коридору к своему жилищу, снова и снова шепотом повторяя краткую фразу, и в голове роилось множество мыслей. Разве это может быть правдой? Как такое возможно? Неужели Кину суждено возглавить Гильдию после ухода Первого Бутона Тодзё? Старик правил дольше, чем кто-либо.
Никто и не помнил, когда он взошел на трон. Но и он должен в конце концов подчиниться смертному уделу. Действительно ли его место займет Кин?
Кин?
Всем гильдийцам показывали видения будущего в Палате Дыма, и они переживали их заново каждую ночь, пока спали. Кто-то запоминал обрывки и загадки, кто-то видел будущее ясно, как сквозь чистое стекло, а кто-то впадал в безумие из-за того, чему становился свидетелем.
Что касается Кенсая, то его видением оказался Землекрушитель огромный голиаф из железа и цепных клинков, сметающий целые армии.
Видение всегда было с Кенсаем. Оно вселяло в него уверенность, на которую он мог опереться, и наполняло желанием, заставляя преуспевать. Именно он разрабатывал левиафана, убеждая другие капитулы вложить ресурсы, необходимые для создания колосса, чтобы нанести смертельный удар по Кагэ и гайдзинам. И мысль о том, что править всей Гильдией суждено Кину, стала невыносимой.
Инквизиция пыталась лишить Кенсая славы, заставить смотреть, как вместо него в рулевой рубке Землекрушителя встанет мальчишка-сопляк.
Кенсай давно предполагал, что он займет место Первого Бутона. Он был Сятей-гасирой самого могущественного капитула в Кигене. И потому вполне логично, что, если Тодзё падет, он перехватит бразды правления. Он лелеял мечты об изменениях, которые произведет. Планировал подрезать крылья необузданным спиритуалистам из Инквизиции, хотел засадить их обратно в клетки, из которых им давным-давно позволили вылетать. Мысль о том, что место Первого Бутона займет Кин, а ему придется кланяться вероломному мальчишке
Но если дураки из Инквизиции не сумели разглядеть даже мятеж, назревающий внутри Гильдии, кто мог поручиться, что видение будущего Кина было верным?
Кто сказал, что хоть что-то сбудется?
А если не они, то кто знал о грядущем?
Кенсай выругался себе под нос и ткнул в панель управления своим жилищем. Времени на бунт пока нет
Комната была просторной, но без особых излишеств. У одной из стен возвышалась кровать, отделанная под дуб, с шелковыми простынями кроваво-красного цвета единственная настоящая слабость Кенсая. В дальнем углу высился большой письменный стол, заваленный отчетами: процентиль мертвых земель, прогнозы урожая, колебания цен. Рядом с пачками рисовой бумаги расположился автоматический диктограф в ожидании, когда голос оживит его.
Кенсай сел за стол, включил диктограф для записи. Устройство было изготовлено из полированной и блестящей латуни. Он видел свое отражение на гладкой поверхности, маску прекрасного юноши, которым уже никогда не будет. Теперь он превращался в мужчину, стремительно приближающегося к среднему возрасту: редеющие волосы на голове коротко подстрижены, гусиные лапки и пигментные пятна бросались в глаза всякий раз, когда он осмеливался взглянуть в зеркало, не пряча настоящее лицо под маской.
В наши дни все реже и реже.
Кожа крепка. Плоть слаба.
Наклонившись, он заговорил в микрофон:
Кенсай, Сятей-гасира капитула Киген. Доклад седьмой
Взрыв разорвал фразу в клочья.
Диктограф разлетелся на куски, швырнув Кенсая через всю комнату. Он врезался в дальнюю стену, почувствовал боль от удара о кирпичи, ощутил вкус крови во рту. Рухнул на пол, и на него нахлынула чернота, заглушая нарастающую боль и запах обугленной плоти. Легкие заполнило дымом, он с трудом смог кашлянуть, тыча пальцами в мехабак, заикающаяся, неуклюжая мольба о помощи на аварийных частотах.
Реальность блекла. Ускользала. Исчезала.
И все это время у него в голове протестовал тихий голосок.
Так не должно было случиться. Это должно произойти по-другому, уверял себя он.
Это же не его то, что будет.
Но кто сказал, что хоть что-то сбудется? Кто действительно это знал?
Кенсай боролся с обрушившейся на него тьмой, отбрасывая ее назад, размахивая руками, царапаясь.
Нет, я умру не так!
У Кенсая не было времени на бунт.
А потом у Кенсая совсем закончилось время.
10
Море железа
Бесспорный лидер и лорд клана Дракона замер в коридоре приморской крепости, прислушиваясь к нарастающему за окном шуму, который грозил перерасти в бурю.
Сквозь стекло Харука видел скалы, на которые он забирался в детстве, наблюдая, как зимние штормы опустошают побережье родины. Он часами стоял на краю обрыва, вцепившись пальцами ног в камень, чувствуя, как покалывает кожу головы электричество, когда вспыхивает молния и гремит гром, осознавая, что порыва жадного ветра будет достаточно, чтобы отправить его вниз, в Бухту драконов. Он делал это, чтобы научиться владеть собой и уничтожить в душе любые признаки ужаса.
Он хотел вырасти таким же бесстрашным владыкой, какими были все известные лорды клана Дракона.
В свои шестьдесят два года даймё Харука почти завидовал тому мальчику на краю обрыва. Он уже не мог вспомнить, что значит испытывать страх.
Он чуть не пропустил его мимо ушей.
Предводитель клана Драконов был невысоким и жилистым, с козлиной бородкой и седыми локонами, зачесанными в пучок на макушке. Он был одет в сапфирово-синее кимоно и толстую броню из цельного железа. Над Бухтой драконов нависли черные тучи, море взбилось в стремительную дикую пену. Вода была цвета смолы, отливавшей тусклым кроваво-красным цветом. В такие дни, как этот, Харуке казалось, что океаны все еще наполнены духами его клана, которые бьются о буруны длинными посеребренными хвостами, а среди волн скрежещут зубы, похожие на катаны.
Но те дни давно ушли. Драконы последовали за арашиторами их загнали назад в мир духов пары чи и предсмертные хрипы земли, которую они когда-то называли домом. Для легендарных зверей сейчас было неподходящее время.
Теперь настало время мужчин.
Мужчин и мечей.
С-с-самый благородный и блистательный д-д-даймё клана Рь-рю! Юный Дайсукэ возвестил о прибытии своего лорда в Зал Воинов, и голос эхом разносился среди высоких стропил. П-п-первый сын Рь-рь-рю Сакаи, защитника С-с-семи Печатей Дз-дз-дз-дзимен Дзиро
Харука прошествовал к столу, откинул в сторону складчатые юбки кимоно и одним быстрым движением сел, скрестив ноги.
Военный совет так и остался стоять на коленях, ожидая, пока глашатай закончит, заикаясь, свое объявление. Минуло три долгих минуты, заполненных брызгами слюны: мальчик покраснел от усилий. Харука вздохнул, хотя лицо его оставалось бесстрастным.
Сын сестры был поражен богами, и считалось почетным предложить ему место в свите. Сестра могла бы попросить для мальчика более адекватную должность, но сейчас он проклятый герольд
В конце концов побагровевший Дайсукэ закончил свою речь и прижался лбом к полу.
Когда мальчик замолчал, военный совет с облегчением выдохнул. С залива дул холодный ветер, наполненный вонью чи и дохлой рыбы. Однако Харука наслаждался песней моря, несмотря на вонь, шипение и рокот черного прибоя, волны которого прежде бороздил его клан.
Парусные корабли наводили ужас на торговцев из кланов Ястреба, Богомола и Черепахи. Еще до того, как двадцать четыре клана превратились в четыре дзайбацу.
И до того момента, как его предок преклонил колени у ног сёгуна.
Харука кивнул совету, положив руку на цепную катану, висевшую на поясе.
Мои самураи, сказал он.
Мужчины прижались бровями к столу, дружно пробормотав приветствие.
Харука обратился к первенцу, недавно вернувшемуся с разведки восточных границ их провинции.
Рейсу-сан. Докладывай.
Даймё. Рейсу склонил голову. Слухи верны. Гильдия создала всемогущую боевую машину для клана Тигра. Триста футов в высоту, бронированная до последнего дюйма, и целая армия корчевателей-кусторезов. Флот Феникса собирается у железнодорожного узла Средиземья, и каждый день по железной дороге прибывает все больше отрядов Тигра. Они готовятся к походу на север. Выскочка Хиро хочет наказать даймё Исаму за то, что тот имел неосторожность не присутствовать на его свадьбе.
Харука погладил бороду.
Думай шире, сын мой. Зачем клану Тигра корчеватели-кусторезы для атаки на крепость Исаму? Разве она деревянная?
Нет, даймё
Глава клана Драконов встал и начал расхаживать вдоль стола.
Гильдия намерена напасть на леса Йиши. На крепость Кагэ. Они ищут крови повстанцев, а не Кицунэ. Они дадут клану Лиса шанс присоединиться к стаду, клянусь жизнью. Нам предложат то же самое. А машина, Землекрушитель это флаг, под которым должна сплотиться новая нация Гильдии.
Мы присягнем им на верность, отец?
Морщинка омрачила лоб Харуки.
Хиро Он держит обоих даймё Феникса в подземельях и требует выкуп за их армии. Я встречался с ним, в его жилах нет ни капли благородной крови. Когда он решил жениться на леди Аише, у него, по крайней мере, были слабенькие претензии на легитимность. Теперь он просто марионетка, танцующая под дудку Гильдии. Харука повернулся к самураям, в его глазах полыхнул огонь. Я говорю, что клан не преклонит колени перед простым мальчишкой. Я говорю, что мы скорее обагрим землю кровью, чем склонимся перед куклой чи-монгеров. Мы сотрем самозванца в порошок или погибнем при попытке его уничтожить.
Рейсу прочистил горло.
Есть и другие слухи, отец. Мы слышали их во время поездок. Соплеменники на юге твердят об ужасах, распространяющихся из Пятна. Выползающих из трещин в земле. Рассказывают о демонах óни и существах совсем темных
У нас нет ни минуты на болтовню суеверных крестьян, сын мой. Война уже у наших дверей. И разве мы не поднимемся, чтобы встретиться с ней лицом к лицу? Харука повернулся к своим людям. Разве не встанем плечом к плечу с мечами в руках? Разве в наших жилах не течет кровь Драконов? Разве мы не Рю?
Хай! Зал заполнили крики дюжины глоток, советники Харуки били кулаками по столу или железом по груди.
Когда возгласы стихли, возник новый звук, заполнивший пространство между грохотом волн и воем ветра.
Звук, рожденный ударом металла о полый металл, покрытый инеем. В городе Кава его слышали только однажды когда родился Харука. В тот день его отец, даймё Сакаи, покинул землю, чтобы получить небесную награду.
Песня железных колоколов, доносившаяся из пролива Зубов дракона.
Самураи в замешательстве переглянулись. Герольд Дайсукэ подбежал к эркерным окнам, глядя на далекие сторожевые башни, примостившиеся на Зубах дракона. Из материка выступали два длинных каменных клыка, образуя узкий проход в естественную гавань залив Рю, из которого когда-то выходили старые флотилии, занимавшиеся пиратскими набегами. Башни были реликвиями, и в них обитали только из уважения к старым порядкам. Вероятность того, что Кава когда-либо подвергнется вторжению с моря в наши дни
Дайсукэ прижал руку к запотевшему стеклу, напрягшись всем телом. Колокола продолжали звонить.
Харука нахмурился.
Дайсукэ-сан, что ты видишь?
Г-г начал мальчик. Г-г
Члены военного совета насупились, мрачно переговариваясь между собой. Должность герольда явно не для этого слабоумного. У любого из них есть сыновья, которые могли бы ее занять
Гай сказал мальчик.
Дыхание Создателя! не выдержал Харука, прошел через Зал Воинов, похлопал заикающегося племянника по плечу и посмотрел на залив Рю.
Гай снова проговорил мальчик.
Боги небесные! выдохнул Харука.
Корабли. Десятки кораблей. Закованные в металл, без парусов, они словно парили над волнами и двигались фалангой. С флагманом во главе, огромным, как крепость, клиновидной формы, с гигантскими вращающимися колесами по бокам, вспенивающими черную воду. По усеянным заклепками корпусам дугами сверкали молнии, палубы были усеяны кривобокими ротор-топтерами винтокрылыми машинами, похожими на стрекоз, с носами, украшенными двенадцатью звездами.
В военных кампаниях против Морчебы Харука отслужил двадцать лет и мог бы читать по-гайдзински, если бы захотел. Он прищурился, разглядев сквозь брызги и туман имя флагмана в авангарде.
«Островска».
Харука был рожден воином. Даймё, выкованным в огне и крови. Он ветеран жестоких расправ и славных побед. И когда он посмотрел на серо-стальные силуэты, скользящие по воде в залив Рю, как лезвия, он ощутил, что в груди шевельнулось странное чувство.
Это чувство покинуло его десятилетия назад с тех самых пор, когда он был мальчиком, стоящим на скалах и бросающим вызов буре. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить давнее ощущение
Страх.