Абсурдности это не убавляло. Ситуация складывалась, мягко говоря, щекотливая.
Пригладив волосы нервным жестом, Росс схватился за пачку курева. Запасы терпения на сегодня приближались к концу. Рекордные сроки до полудня!
Надо было убедиться, что Эйвилин благополучно покинет Сатгрот. От неё мёртвой пользы нет.
Надо было эхом отозвался Азеф и, отставив чашку, свирепо надвинулся на капитана: Ты что творишь? Как это понимать?
Элерт постучал по рапорту:
Всё дело в Партлане. И фальшивой мисс Черлот по большей части в ней. Росс вздохнул, не скрывая раздражение. Кто-то придумал легенду о магиструме по фамилии Черлот, составил ориентировку «от» и «до», подсунул её в «особый контроль» с припиской «опасна, задержать» и устроил девушку в соседние камеры с Эйвилин. Ты не находишь это подозрительным?
Я каждую секунду своего грёбаного существования нахожу подозрительной! рассерженным полушёпотом выдал мужчина. Ты проводил арест. Кто её в ту камеру поместил? Просвети, будь любезен. Можешь начать с главного: почему ринулся её задерживать? Не припомню за тобой охоты гоняться за заурядными магиструмами. С приписками, без приписок они одинаково опасны. Почему она? Ты сразу догадался, что Черлот самозванка?
Нет. Так совпало, ответил друг без запинки. Мы сдали её конвою и на том расстались. Вроде бы рядовой случай, и, очутись на моём месте другой, никто бы ничего не заподозрил. А я контролировал обучение гвардейцев при империи. Я знаю, по какой методичке учили драться в армии. И, поверь, она по всем пунктам мимо.
Царапина на его шее заживала. Через полторы недели от неё следа не останется, но, увидев её свежей, ещё кровящей, Азеф с внутренним содроганием подумал: не увернулся бы лишился жизни. Убивать их беглянка умела легко, искусно на то же умозаключение наталкивали показания свидетеля.
В лагерях постоянно случались потасовки. Нечеловеческие условия севера озлобляли людей, выбивали из них мягкосердечие, вкладывали в ладони ножи кому для самообороны, а кому для грязи и подлости. Мальчишки, бывало, дрались насмерть из-за грубого, сгоряча брошенного слова; взрослого резал лезвием под подбородком вчерашний товарищ ради тёплого местечка, обещанного надсмотрщиком. Смерти входили в обыкновение. Никого не удивляли мертвецы, обнаруженные утром под забором, поселенцы только присаживались на корточки перед ними, чтобы убедиться, не их ли это друг или родственник, и, вздохнув, шли дальше.
Азефу тоже приходилось убивать чаще, чем он бы того желал, но привыкнуть так и не сумел.
Я пока что ни дрэга не понимаю, признал он, надавив пальцами на веки. Пульсация смещалась к центру лба.
Элерт оттянул воротник шинели. Его дыхание учащалось, щёки рдели, лихорадочно блестели расширившиеся зрачки. Лекарство действовало. В течение часа жар уймётся, и боль отступит до вечера. К ночи разразится приступами друг вновь возьмётся за пузырёк или нет. Предписания врачей он соблюдал всё халатнее.
Наша «мисс Черлот» работает на кое-какую столичную контору. Наёмники. За убийства берутся редко: в основном долги трясут, разыскивают чьих-нибудь беглецов, пропавших, документы подделывают, спекулируют на бирже и далее по списку. Формально не прикопаешься.
Ты же как-то выяснил, неодобрительно фыркнул Росс. Подозрения недостаточно?
Будем честны: ни ты, ни я не заинтересованы в исчезновении старых наёмников. Нет смысла их прикрывать: расплодятся новые, мы не уследим, а молодёжь приструнить сложнее. У них ни законов, ни традиций, ни порядка. Он сжал сукно на груди и ссутулился. Дотронувшись до его лба, Азеф нахмурился. Складывалось впечатление, что организм день за днём яростнее сопротивлялся вливаемому в него снадобью. Попросил Осгюра отменить курс. У меня мозги скоро расплавятся от этой штуки.
Он тряхнул головой, прогоняя туман. Вынул из кармана зажигалку, но, прикинув «за» и «против», убрал.
Из примечательного. Около двух месяцев назад некое заинтересованное лицо заявилось в столичные конторы с контрактом на поиск членов императорской семьи. Без конкретики. Любых. За огромные деньги.
Не вижу связи с Партланом. У нас немало страждущих аристократов. Я бы сначала подумал о Первом министре.
Сказал и сразу пожалел. На скулах Элерта заходили желваки.
Он не высунется. В его интересах как можно быстрее затеряться за границей. Пусть побегает. Я его и там достану.
Он положил перед Азефом имперскую монету. Мужчина поднёс её к глазам. Золотая, с гербом Арвелей на обороте. На гурте красовалась надпись: «ЧМД П.».
Партланы единственные в Сорнии обладали привилегией проставлять свой знак на монетах.
Она могла оказаться у кого угодно. Они торговлю вели.
Не спорю. Однако наш заказчик оставил в качестве предоплаты золото партлановского монетного двора. В несколько тысяч румилей. Я в совпадение не верю. Наверняка он.
Решил подстраховать авторитет голубой кровью? Умно. Видимо, его иностранные «друзья» требуют ставку посолиднее, чем он. Зачем им разбрасываться деньгами, оружием и громкими заявлениями, если на трон посадить некого.
Элерт многозначительно хмыкнул.
По-твоему, выманивать его на Эйвилин хорошая идея? Не слишком ли рискованно? с сомнением уточнил Росс.
Я готов взять ответственность за любой исход, прозвучало уверенное.
Паршиво, куда ни посмотри. Патрульные застали его подставного «Призрака» во дворе, и, проболтайся охранник о «демоне», подозрения падут именно на капитана злополучного отряда.
Настроение друга об озабоченности не говорило.
Командующий Росс! Сэр. Мистер Катлер!
Солдат из сопровождения стукнул каблуками сапог и отдал честь. Его растрёпанный, взбудораженный вид не оставлял простора для фантазии: он бежал.
К чему срочность, сержант?
Сэр, свидетель он повесился.
Глава 6. О прошлом
Перед аркой, ведущей на тренировочное поле, вилось порядка полусотни человек. С прошлого испытания претендентов заметно поубавилось: сказался высокий проходной балл на заключительный этап экзаменации. Имелись и такие, кто саморетировались, прочувствовав на себе предстоящие тяготы службы. Осуждать их не поворачивался язык: свора командиров в белых воротничках намудрила задания на грани человеческих возможностей. Дотошный подход оправдывался вакантными должностями: набирали не солдат-ротозеев для службы в армии, а стражу на Парящий Двор. В обитель императоров Сорнии по понятным причинам принимали лучших из лучших. Ни происхождение, ни связи не спасали от участия в отборе; с красным штампом «провалено» равно могли уковылять что простолюдины в дырявых носках, что напомаженные дети аристократов. За взяточничество, вопреки обычному, карали по наивысшей строгости закона: на помост и петельку на шею. Этим людям предстояло надеть идеальный мундир охраны и встать на защиту венценосной семьи просчётов в их подготовке, погрешностей в навыках не допускалось. Они несли крест живого щита. Блестяще вышколенные. Безукоризненно верные.
Среди оставшихся кандидатов преобладающая масса носила форму Высшей Военной Академии. Их лица выражали идентичную эмоцию собранности, они не вступали в диалоги с соперниками и не мерили шагами пяточки земли в приступе паники. От них следовало ожидать предусмотрительности: прибыли на место заблаговременно, «прощупали» площадку на изъяны, размялись, приноравливаясь к силе потенциальных противников. Пары составлял Шар беспристрастное устройство эфекторов, которое при касании начертало на ладони случайный из заданных номеров. Совпадение определяло стороны спарринга. Кристальная чистота процесса. Ни в предвзятости не обвинишь, ни в необъективности.
Офицеры, сгрудившиеся в центре поля, поглядывали на курсантов с одобрением. Другие участники, чудом добравшиеся до финала, пугливо или разочарованно. Они себя похоронили, эти люди. Мизерный шанс на победу уничтожался сухой оценкой фактов: самоучке с воспитанником выдающихся учителей-военных не сравниться. Тем с детства внушали, что их отец бой, что их мать ружьё, братья и сёстры тактика да стратегия. Муштровкой закалялась психика, строевыми учениями тело. Им не с кем тягаться здесь, кроме бывших академических товарищей, и они прекрасно осознавали столь приятное обстоятельство.
Девушка, прислонившаяся бедром к столбу, пронаблюдала за тренировками всё утро, но нервозность не демонстрировала. Её сонливая расслабленность привлекла какого-то сержанта: проходя мимо, он счёл нужным сделать ей замечание за «неподготовленный вид» и «несерьёзное отношение» к ключевому экзамену. Под его осуждающим взглядом она сжалась, симулируя раскаяние, и залепетала уверения в обратном. Фальшивое смущение сработало как по маслу: мужчина смягчился, даже похлопал по плечу для ободрения. В жесте между строк читалась снисходительная жалость: «Проходной материал. Сегодня она побежит плакаться домой».
Больше её не беспокоили.
Плотный занавес мглы растворялся под нажимом мороза. К липкому дёгтю неба приклеились звёзды. Они возникали в хаотичном порядке, заполняя высь вязью созвездий. Рожки лун, Примы и Алиуса, смотрели в противоположных направлениях что поруганные супруги в кровати. Или проклятые влюблённые, которых боги обрекли коротать вечность рядом, но не обладать мочью прикоснуться. Рвись с волшебной цепи, обдирай криком горло не смилуются, не ослабят поводок. Раз в двадцать два года замки кандалов истирались, и Прима погружалась в объятия Алиуса. Смазанный поцелуй, упоительная нега встречи у их счастья короткий срок. Боги, разбуженные громом сломанных звеньев, отливали замки крепче старых, не внимая горю влюблённых. Напрасно пыжились! Через двадцать два года история повторялась. Ничто не убавляло любовь лун.
Девушка пожевала травинку. Люди обожали грустные легенды. На севере, где небесные светила достигали замка по размерам и ночь держалась девять месяцев из одиннадцати, в сказках ютилась душа. Юг-педант сводил их концовки к морали. Север пускал сюжет по течению, призывая слушателя не вычленять тайные смыслы. Он просил поверить. Старуха-сказительница сморщенная, словно изюм, карга с клюкой так и обрубила подковырку: «Не выдумывай! Вы, южане, смотрите подтекстами, когда надобно смотреть сердцем». От её непритворного роптания с девушки сдуло ухмылку. Не нашлось чем парировать, поэтому она передвинулась за камин, чтобы дослушать пожилую женщину не под прицелом укоризненных очей. Рассказывала она красочно, эмоционально, захватывала в плен низким тембром не оторваться. Дрова пыхали искрами, придавая ей чего-то колдовского.
В итоге разбредались по комнатам гостиницы затемно под вой метели и привкус ожившего чуда.
Сержант Родслоу прав. Вы не собраны.
Я слышала, как вы подошли, девушка бегло изучила одежду мужчины на предмет знаков отличия и дополнила, не обнаружив никаких: сэр.
Не запомнили звание? А фамилию?
Он сел на бревно, взмахом пригласив присоединиться к нему. Полы серо-синей шинели очутились на снегу, обещая принять непрезентабельный вид; красный отворот обледенел он постоянно поднимал его в попытках согреться. В уголке губ темнела ранка от треснувшей на морозе кожи. На коленях лежал кивер26.
Девушка помедлила.
Не запомнила, признала она. Мужчина усмехнулся. До последнего не верила, что далеко продвинусь.
Вы, видимо, оптимистка.
Откуда узнали? поддержала его тон она.
Чутьё, постучал он по кончику носа, не без довольства отметив, что она всё-таки примостилась сбоку от него.
Позицию он занял выигрышную: приоткрытая воротина загораживала его от курсантов, завал из мишеней, деревяшек, прочего барахла прикрывал от офицеров ни подобраться, ни уличить в «симпатиях». Негромкая беседа ни о чём в этом гвалте пересуды не спровоцирует: её банально не разберут.
«Ни о чём», повторила девушка пробежавшую мысль. Незнакомая дотоле неуверенность кольнула под ребром. Не стоило обманываться безмятежностью мужчины. Под флёром дымного аромата тщательно загримировали дух, который она распознавала с ходу. С ним, парнем без погон, водиться губительно. От безделья такой с болтовнёй не привяжется.
Вы не боитесь?
Чего? поинтересовался он. Вопрос получился несколько шепелявым: в его зубах была зажата стянутая перчатка.
Я мечу в стражу императора, вы судите испытания, пояснила она, нарисовав носком сапога полукруг на снегу. И ни с того ни с сего приходите пообщаться, как со старой подругой. Подозрительно, согласитесь.
Мужчина подул на окоченевшие пальцы, принялся растирать их. На сгибах ясная ночь ничего не утаивала застыла кровь.
Не соглашусь. Я сегодня не судья.
Вы тащились тысячи миль, чтобы побыть зрителем? Это ещё подозрительнее.
На её гримасу он отреагировал лёгким смехом. Вытянувшись в струнку, девушка высунулась из-за нагромождения инвентаря: забавы забавами, а, заметь кто, прилететь им могло по самое не балуйся. Убеждённость офицера в безобидности их посиделок ей не передавалась.
К облегчению, ни одного из собравшихся не привлекал захламлённый закуток.
Вашу мнительность не провести, мисс Тэйт, постулировал непрошеный компаньон. Мой отряд сопровождает министра Калвага. Он справа от вице-губернатора, если вам интересно.
С усами?
С усами как раз вице-губернатор. Вам не приходилось видеть министра внутренних дел в столице? Он присутствует на каждом публичном мероприятии.
На праздниках меня волнуют не толстые министры, сказала девушка, дочерчивая на снегу шестой овал. Я хожу на них за алкоголем по скидке и едой.
Договорив, она до того громко сомкнула челюсти, что он уставился на неё с издёвкой не с осуждением, хотя она только что оскорбила высокопоставленного уважаемого человека.
Вы императора-то с Первым министром не спутаете?
Император в короне. Она замялась, уловив его выразительный взгляд. Нет?
Осечка за осечкой. Я начинаю волноваться, мисс Тэйт. Вас, случаем, не монсвели27 под горой воспитали? Для человека родом из Тэмпля вы поразительно не осведомлены.
«Зато ты навёл обо мне справки», говорила её напряжённость.
Занимательный тип. Перед площадкой собралось сорок девять испытуемых. Двадцать пять из них завтра посетят торжественный приём в доме вице-губернатора в честь победы, им вручат легимы документы под гербовой печатью, удостоверяющие право зваться стражами Парящего Двора, подарят ножны под эспадроны. Отчего он завёл разговор именно с ней? В Академии не училась, родословной не вышла, внешностью на красотку не тянула. Откровенно не за что зацепиться. На минувших экзаменах он заседал в комиссии и не выказывал ни к кому благосклонности: комментировал одинаково справедливо, не стеснялся отпускать подначки, с коллегами выдерживал почтительную дистанцию. В обществе накрахмаленных рубашек и шитых камзолов он, затянутый в чёрное, выделялся, как соловей на ветке с синицами. Не запомнить его было невозможно, однако имя незатейливая вещь, представьте себе! воровски улизнуло из головы.
(нет же, нет! оно срослось с ней, поселилось под сердцем, переливалось по венам! оно взывало к ней, продираясь через она не могла его потерять не могла где же? где!..)
По низине прокатился раскатистый голос барабана. С балки под навесом сорвалась летучая мышь. В неуклюжем, неровном побеге от шумных людей она врезалась в шапку снега на столбе, скинув на мужчину. В свечении лун хлопья посыпались на него невесомыми самоцветами пласт поплотнее нелиричной горкой приземлился на макушку. Офицер смахнул её, обжигаясь колкими кристаллами. Девушка, со свистом выдохнув облачко пара, сунула ему перчатки.