До кабинета завподотделом, однако, добралась не сразу в коридоре ее перехватил еще один коллега, Иудушка Богоявленский. Пятидесятилетний сутулый тип, с козлиной бороденкой и повадкой сельского дьячка, он отчего-то очень доверял Барбаре Карловне, сообщая ей всё, что услышал или передумал за день. Неистребимая вера в порядочность интеллигенции его, пожалуй, красила, одна беда порядочностью Баси Богоявленский злоупотреблял. Вот и теперь: словно не видя, что Бася спешит, остановил на полпути и, помавая ладошками перед лицом, принялся вываливать очередные новости. Будь на Басе пиджак непременно схватил бы за пуговицу.
Вы еще не в курсе, Барбара Карловна? Деникин под Ростовом переходит в наступление. Японцы с чехами отбили Колчака. А ваши, не поверите, заняли Смоленск, соединились с чухонцами и тремя колоннами маршируют на Петроград.
Мои? второй раз за сутки опешила Барбара.
Я про поляков. Разве поляки не ваши? На лицо Богоявленского выползла улыбочка. Понимаем-де, сударыня: ждете, милая, ждете. Радуетесь и гордитесь славой польского оружия. Баторий под Псковом, Жолкевский в Кремле, Понятовский где у нас тут был ваш Понятовский?
Басин голос сделался суровым.
И что?
Богоявленский смутился, но пришел в себя довольно быстро. Забормотал:
Освобождение. Скоро. Конец коммуне. Они же со страху расстрелы отменили, Европы испугались. Басенька
Позволив себе вопиющую фамильярность, Богоявленский не на шутку перепугался. И окончательно ужаснулся, увидев сколь свирепым сделалось лицо товарища Котвицкой.
А вы чему радуетесь, гражданин Богоявленский?
Так ведь Барбара Карловна
Наши таких, как вы, освобождать не станут.
Каких таких? Богоявленский прижался к стенке.
Бася не ответила. Приблизила лицо почти вплотную и мрачно процедила:
Отрежут яйца, посолят и съедят. А теперь позвольте пройти. И уберите свои руки, они у вас потные и липкие.
И хотя Барбара отродясь к рукам гражданина Богоявленского не прикасалась, суждение о потности их и липкости было высказано столь убежденно, что бедный гражданин, удалившись в уборную, долго обмывал там длинные бледные кисти. Примечательно, однако, что устрашен он не был. Мысль о доносе в чрезвычайную комиссию по борьбе с ему подобными мысль, посещавшая в аналогичных случаях многих, такая мысль ему и никому другому после разговоров с Басей в голову не приходила.
* * *
Бася приоткрыла дверь в кабинет заведующего подотделом.
Вы позволите, товарищ Коханчик?
Обосновавшийся за солидным бюро одутловатый человек с вислыми à la гетман Хмельницкий усами, в вышитой сорочке под английским пиджаком, был сегодня необыкновенно радушен.
Проходите, товарищ Котвицкая! Вы прям-буквально вся легкая на помине.
Ощутив в молчании Баси вопрос, обладатель вышитой сорочки пояснил:
Тут человек до вас пришел. Соотечественник.
До меня?
Только сейчас Барбара заметила сидевшего в углу, возле года три не мытого окна мужчину. Тоже с усами, но аккуратно, по-военному подстриженными, в песочного цвета британском френче и добротных, с «козырьками» кавалерийских сапогах. Когда он встал, то оказался довольно строен и поклонился Басе весьма учтиво. Казалось, он охотно бы поцеловал Барбаре руку. Однако Бася руки не протянула, ограничилась вежливым кивком. Коханчик сообщил, с загадочной улыбкой:
А я пока пойду, работа. Товарищ Котвицкая в вашем полном распоряжении, товарищ Збигнев.
Бася поглядела на завподотделом с удивлением.
Что вы хотите сказать, Афанасий Гордеевич?
Коханчик, один из пришедших в наркомат в девятнадцатом, на столовку и паек, раздражал ее с момента появления в завподотдельском кабинете. Виновной в карьерном успехе Коханчика Барбара отчасти считала себя, поскольку не приняла предложения наркома самой сесть в начальственное кресло. Но Бася не предполагала, что ее отказом воспользуется дикий и невежественный болван, единственное достоинство которого надежное происхождение. Теперь страдали все, даже идиотка Зина.
Военный, чуть смущенный глупостью Коханчика и сталью в голосе Барбары, постарался погасить конфликт.
Я думаю, товарищ Котфицка, что товарищ Коханчик хотел сказать только то, что мы можем говорить с товарищем о определенных вещах, которые могут быть товарищу интересные, а товарищу Коханчику нет. Я правильно объяснил ваши слова, Афанасий Гордеевич?
Носитель вышитой сорочки, так и не сообразив, чем вновь разгневал гордую полячку, буркнул обиженно: «Разумеется», и удалился. Бася, не дожидаясь приглашения (от кого?), села на стоявший перед бюро завподотдела стул. Военный, лицо которого ей показалось знакомым, перебрался в завподотдельское кресло. Продолжая разговор, он старательно и, можно сказать, немилосердно акал.
Афанасий Гордеевич, пожалуй, имеет хлопоты с русским языком. Уверенно исключив Украину, родину Коханчика, из национальной русской общности, странный военный убедительно подтвердил свое польское происхождение. Но не только он. Я также не всегда уверенный, что умею правильно выражать мысли. Если товарищ позволит, я буду говорить на отчем языке. Он у меня и у товарища тот самый.
Тот самый, миролюбиво согласилась Бася. Bardzo proszę.
Товарищ Збигнев улыбнулся.
И сразу стало легче. Я не так давно в России, с пятнадцатого года. Меньше, чем вы. Признаюсь честно, в свое время русского почти не учил сами помните, как мы в Королевстве к кацапам относились. Теперь жалею. Местные сразу видят во мне иностранца, особенно интеллигенция. И немедленно за свое: поляки, латыши, евреи, китайцы кромсают матушку Россию. А вы
Практически второй родной. Отец позаботился в раннем детстве. Что вовсе не означает, что он был соглашателем и сотрудничал с царскими властями.
Военный вскинул протестующе широкие и сильные руки.
Мне и в голову не приходило, товарищ Барбара. О вашем отце и о вашем семействе мы располагаем наилучшими сведениями.
Барбара насторожилась. Так, так, так Товарищ Збигнев вынул портсигар. Предложил папиросу и ей. Барбара отказалась. «Не курю».
Вот ваша анкета, показал он ей бумагу, заполненную аккуратным Басиным почерком в августе прошлого года. Голос усмехнулся: «Всего-то».
Скажу честно, особенное впечатление на меня произвела ваша самоотверженная работа по спасению наших, то есть польских культурных ценностей.
«Вот оно признание!» насмешливо резюмировал голос.
В наркомат просвещения Барбара попала в феврале восемнадцатого, еще до переезда его в Москву, вскоре после издания Совнаркомом декрета с потрясающим названием «Об охране предметов старины и искусства, принадлежащих польскому народу». Хотя речь шла о северо-западных и западных губерниях, Басин профессор справедливо рассудил, что польских предметов хватает и в Москве. Обратился с запиской к наркому просвещения и немедленно получил добро. Бася вошла в специальную комиссию и несколько месяцев обшаривала вместе с коллегами музеи, архивы, библиотеки, усадьбы. Описи сдавала в польский комиссариат Наркомнаца. С окончанием инвентаризации Басе предложили перебраться в Наркомнац, и тут-то она спохватилась, поскольку Словом, лучше было оставаться в наркомате просвещения. Общество в Наркомпросе и сам его глава были гораздо приятнее, работа же исключительно культурной.
Я слышал, ваш дедушка Игнаций герой шестьдесят третьего. Сибиряк?
Бася кивнула, отметив про себя, что о дедушке в анкете не писала, поскромничала. Откуда тогда Военный меж тем продолжал:
Революционные и патриотические традиции вашей семьи, ваши собственные социалистические симпатии позволяют считать
Вступление затянулось, даже сильно, и Барбара не очень вежливо перебила.
Товарищ Збигнев, вы откуда? Из комиссариата по польским делам?
Военный повертел головой. Ему нравилась и Басина сообразительность, и отсутствие в ее голосе страха, ставшего до обидного привычным в последние суровые годы.
Вот мои бумаги. Только не подумайте, ради бога, что я намерен привлекать вас к работе в нашем ведомстве. Речь совершенно о другом.
О чем же? спросила Бася, разглядывая наклеенную на картонную корочку бумажку. О-ля-ля.
«СНК РСФСР. Предъявитель сего комиссии по борьбе с контр-революцией преступлениями по должности оказывать содействие» Слева фотографическая карточка, с офицерскими усами и умным взглядом крупных глаз. «Личность и подпись тов. далее от руки удостоверяем».
Бася небрежным движением вернула документ хозяину. Держим спинку, девочка, посоветовал внутренний голос, видали и не таких. Главное молчать. Пусть скажет сам, чего ему угодно.
О чем? Если честно Тут военный в британском френче, личность которого была удостоверена не в транспортной ЧК, не в особом отделе, не уездчрезвычкоме, не в губчека, не в Московской ЧК а в самой что ни на есть Всероссийской чрезвычайной комиссии, почему-то смущенно замялся.
Бася упорно молчала, и военный наконец договорил:
Если честно, я хочу вам помочь возвратиться домой.
Басин голос все-таки дрогнул.
В Первый Обыденский? Я прекрасно дойду пешком. Тут всего пятнадцать минут.
Я не это имел в виду, чуть ли не испуганно воскликнул соотечественник. Я хочу вам помочь вернуться в Варшаву. К родителям. К сестре.
К коту, подумала Барбара. Так, так, так. Анализируем, соображаем Упомянул сестру, но не сказал о брате. Значит в курсе, что случилось с Франеком, и знает об отъезде наших из Ростова. Осведомленность невероятная и, надо признать, излишняя. Откуда? Впрочем, пусть говорит себе, пусть.
Слова военного, то есть вэчекиста, звучали всё более участливо. Каждое произносимое слово было правдой.
Сейчас военные действия на Западе почти прекращены. Полуперемирие, как выражаются некоторые. Но это, как вы понимаете, не навсегда, пан Пилсудский не угомонится. В январе подергался, задергается вновь. Нужно успеть. Проскочить.
Боже, до чего же странно. Вэчекист говорил о том, о чем мечтала Бася. О том, что вчера казалось невозможным по причине полубрака с Юрием. И о чем в первую очередь подумалось теперь, когда военные действия, тьфу, отношения с Юрием, прекращены и совершенно точно навсегда. Сердце забилось сильнее обычного. Они в своей ЧК читают мысли? Быть может, и историю с Аделиной подстроили? Через Коханчика? Зачем?
Баха, не сходи с ума, приказала себя Барбара. Жизнь состоит из случайностей и совпадений, каковые, сливаясь, образуют диалектические закономерности и сейчас эта закономерность сидит перед тобой в лице неглупого субъекта в британском хаки и усах, готового осуществить твою мечту. И если ты не последняя дура
Помочь? Почему именно мне? спросила Бася. И именно вы?
Я ведь говорил о революционных и патриотических традициях вашей семьи. О ваших социалистических симпатиях. К тому же мы соотечественники.
Ссылка на соотечественников прозвучала неубедительно. Экая невидаль, в России, с миллионами ее поляков беженцев, коммунистов, австро-германских военнопленных, русских солдат, мазуриков, буржуазных специалистов. Социалистические симпатии это, пожалуй, теплее.
Мы поможем вам с документами и переездом через линию фронта. Каналы есть. Вам поможет человек в Варшаве, наш.
Бася привстала, чтобы возразить. Вэчекист остановил ее жестом.
Пани Барбара
«Ба, восхитился голос, товарищ Котвицкая сделалась вдруг госпожой».
Я понимаю ваши чувства, пани Барбара. Поверьте, я бы тоже возмутился, предложи мне кто-нибудь что-нибудь вроде того, о чем вы сейчас подумали.
Ни о чем я не подумала, ответила Барбара со злостью и обидой.
Подумали. Не могли не подумать. И все-таки речь не об этом. Нам не нужна разведка военных секретов. То есть нужна, но где вы ее возьмете? Нам требуется понимание происходящего, чтобы сделать правильные выводы и ускорить заключение мира. Вы же хотите мира между Польшей и Россией?
Бася молчала.
Хотите, мечтаете о нем. И мы хотим. Все поляки Российской Республики. Не могущие вернуться на родину по причине нелепой войны. Если время от времени мы будем получать от вас отчеты, не только от вас, имейте в виду, это поможет сотням тысяч наших земляков.
У Баси сжались кулачки. Еще сильнее сжалось сердце. Сейчас она произнесет всего несколько слов, и всё. Опять. Как когда-то. Надолго. Если не навсегда.
Повторяю, мягко говорил товарищ Збигнев. Обзоры, сугубый анализ, информация. Почти то же самое, что в газетах, но чуточку детальнее, с прибавлением того, что говорят в салонах, семьях. Общественные настроения. Он приостановился. Я закончил. Очередь за вами.
Бася вздохнула и виновато улыбнулась. В пыльном окне за спиной вэчекиста искрилось в разводах робкое февральское солнце. По юлианскому календарю январское.
Товарищ Збигнев, понимаете Я не хочу в Варшаву.
В самом деле?
Что мне делать в буржуазной Польше? Тогда как здесь, у нас непочатый край работы. По поручению Анатолия Васильевича мной набросана программа переводов современной польской литературы. Я вам расскажу. Вы ведь любите Жеромского?
5. Синеасты
Планы рухнули в один момент. Третий раз за два года, по разным причинам, но уже в третий раз. Никогда не проехать ей тысячу верст от русской столицы до польской.
Я сегодня не вернусь, объявила Барбара коллегам.
А обед? удивился Ларионов.
У меня дела в телеграфном агентстве. Там накормят. До завтра, граждане.
Она понятия не имела, где и какие у нее дела, надо было просто что-нибудь сказать. Только не оставаться в наркомате. Выбежать наружу и брести куда угодно.
Выйдя на крыльцо, Бася резко выдохнула, словно выпустила что-то из себя. Втянула прохладный воздух, спустилась на ступеньку вниз. При виде пригожей девушки лицо симпатичного, тосковавшего на посту стрелка немедленно посветлело.
Здравствуйте, товарищ Барбара! нарушил он устав караульной службы.
Лабди́ен, би́едри стрéлниекс!6
Бася вовсе не знала по-латышски, но будучи интеллигентной столичной совслужащей, усвоила десяток слов из языка обосновавшихся в Москве высоких вежливых парней. Улыбка вышла настоящей. Незачем отягощать других своими горестями, у латышей и собственных хватает. Солдаты-скитальцы. Как и она, который год без родины.
Ступив на панель, Барбара задумалась не свернуть ли ей налево, к Никольскому мосту. Но привычка оказалась сильнее, и она пошла направо. Обогнув наркомат, в раздумье дошла, по Остоженке, до конца примыкавшего к зданию сада и внезапно услышала:
Здравствуйте, Барбара Карловна.
Голос был знакомым. Одновременно чуть насмешливым и чуточку смущенным. Затаив дыхание, будто не желая спугнуть чего? Бася повернулась. Так и есть, знакомая солдатская шинель. Безучастная физиономия, а в серых глазах с трудом скрываемое волнение. Стоял за углом садовой ограды, вот она и не заметила, прошла.
Здравствуйте, Костя. Не ожидала.
Врать было не стыдно. Да и какое вранье, всего лишь вежливая формальность.
Надеялся случайно вас увидеть, с обыкновенной своей серьезностью объяснил Ерошенко, но не предполагал, что увижу так скоро. Даже замерзнуть не успел. Вы домой?
В Милютинский, в РОСТА. А вы?
В серых глазах обозначилась решимость.
Невероятное совпадение. У меня там срочное дело. Если не возражаете
Бася не возражала. В Милютинский можно идти хоть полтора часа, а коль захочется, и целый день. Подставила локоть, как тогда, на Мокотовской.