Но даже после этого Бентли все еще не решался вскрыть письмо и добрую четверть часа мерил шагами комнату, гадая, что там, в письме. Нет, он, конечно, догадывался, но интересно, как это сформулировано. Жаждет ли Гас его крови? Или, может, будет рад, что они станут кузенами? Он взглянул на письмо, белевшее на туалетном столике, и горько рассмеялся. Нет, на это нельзя надеяться: одно дело дружить с негодяем, но совсем другое, если негодяй становится членом твоей семьи.
Может быть, это вызов? Едва ли. Никто лучше Бентли не стрелял из пистолета, да и в поединке на шпагах ему не было равных. Нет, вероятнее всего, там содержится требование немедленно явиться в Чатем трезвым как стеклышко, одетым как на парад и со специальным разрешением[2] в кармане. А это означает конец его холостяцкой жизни и начало новой полной ограничений и обязанностей. От этой мысли его даже замутило, так что пришлось на всякий случай достать из-под кровати ночной горшок, чего с ним давненько не случалось.
Но даже здесь ему не повезло: он просто сидел, уставившись на трещину в фарфоре. Боже мой! Нет, так дело не пойдет. Ему вдруг стало стыдно. Он должен поступить честно в отношении Фредди. Она такая милая, такая наивная, такая честная Он такой не заслуживает. А теперь ей, бедняжке, придется выйти за него. Наконец он взял конверт, взломал печать черного воска и, вооружившись ледяным спокойствием, пробежал текст глазами, потом, сам себе не поверив, перечитал еще раз.
Что за черт?
В письме содержались чуть ли не извинения! Гас неизвестно почему вбил себе в голову, что Тео запер на ночь дом, не узнав, вернулся ли Бентли. Вся семья по крайней мере так говорилось в письме была в ужасе. Его чемодан, писал Гас, тщательно упаковали и отправили в Хемпстед. Все Уэйдены выражали надежду вскоре вновь его увидеть. Гас заканчивал свое послание несколько непристойным упоминанием о рыжей девице из «Объятий Рутема», которая по нему страдает.
Проклятье!
Ах эта скрытная маленькая ведьмочка! Ничего им не сказала! Ни слова! Это очевидно. Боже милосердный, как она могла на это решиться? Как могла поступить так со своей семьей? О чем думала? Может, она решила, что ему все равно? Вот так запросто отдала ему свою девственность, а он после этого спокойно растворится в ночи? У него вдруг задрожали руки, но на сей раз не от страха, а от гнева и возмущения.
Видит бог, эта девушка принадлежит ему. Наверняка у нее хватит ума это не отрицать. Наверняка брак с ним не самый худший из имеющихся у нее вариантов! Или это не так? О господи! Откуда ему знать? Но разве он не сделал ей предложение? Разве не умолял стать его женой?
Так или иначе, но именно эти слова были в той записке. И он ни на минуту не усомнился в том, что они поженятся. Конечно, радости мало, и если удастся избежать женитьбы, то ему здорово повезло. Тогда чем объяснить охвативший его гнев? Почему вдруг у него возникло желание своими руками задушить Фредди? И почему он ни с того ни с сего распахнул шкаф, вытащил чемодан и принялся запихивать в него одежду?
Потому что больше не было причин отсиживаться здесь. Не было причин ждать письма, которое никогда не придет. Он, черт возьми, просто забудет о Фредди. А когда в следующий раз приедет в Чатем, сделает вид, что Нет, он просто туда не поедет. Он больше никогда туда не поедет! Гасу и Тео и даже этому молокососу Тренту, если пожелает, придется приезжать в Лондон, чтобы всем вместе подебоширить всласть.
Подумав об этом, Бентли схватил с туалетного столика письмо Гаса и бросил на едва тлевшие угли в камине, потом, плюхнувшись в свое любимое кресло и подперев руками голову, стал наблюдать, как края письма вспыхнули сначала желтым, затем красным пламенем, а потом огонь полностью его уничтожил.
* * *
Для Фредерики время превратилось в вереницу унылых, похожих друг на друга дней. Джонни уехал в Лондон, а она не могла выбросить из головы мысли о Бентли Ратледже. И даже когда наконец возвратилась Зоя, веселая, энергичная, переполненная впечатлениями от суровой красоты родового гнезда ее отца, Фредерика слушала ее рассказы без особого интереса. Не могла она также поведать ей о том, какую глупость совершила. Однажды утром, когда ей особенно захотелось дружеского участия, она проскользнула в комнату Зои и с горечью рассказала о предательстве Джонни, но только этим фактом и ограничилась. На что Зоя, этот маленький темноволосый эльф, лишь звонко расхохоталась и, пожав плечами, заявила, шлепая по комнате в домашних туфельках:
Вот и прекрасно! Он тебя не стоит, Фредди. Ты раздавила каблучком его сердце, и я этому рада. А теперь мы с тобой отправимся в Лондон и возьмем его приступом!
Брать Лондон приступом? удивилась Фредерика и окинула внимательным взглядом подругу. Мы скорее способны дать Лондону пищу для сплетен. Так и слышу шепот за нашими спинами: «Незаконнорожденные дебютантки!»
Зоя подняла голову от сундука, в который уже начала укладывать вещи, и заявила:
Что касается меня, путь говорят, что хотят, без разницы. И потом, сплетни не всегда плохо: мы станем самыми популярными персонами в Лондоне, вот увидишь.
В прошлом году этого почему-то не произошло, возразила Фредди, нетерпеливо листая страницы журнала мод, который ей навязала Уинни.
Зоя опять рассмеялась и, засунув целую кучу чулок в угол сундука, заявила:
Но в этом году декольте у тебя будет глубже и выезжать ты будешь вместе со мной. Раньше ты была такая красивая, такая добродетельная и такая недосягаемая. А кроме того, у тебя очень респектабельные родители: храбрый офицер, прекрасная вдова, печальная история чистой любви. Зоя подняла подбородок, прижала ладонь ко лбу и театральным жестом промокнула глаза.
К чему ты клонишь?
Мои родители не были респектабельными: мать безнравственная французская танцовщица, отец распутник с отвратительной репутацией. Общество только и ждет какого-нибудь скандальчика. А я уж постараюсь не казаться недосягаемой. В моей компании и ты будешь выглядеть такой же, уж я об этом позабочусь. И тогда все головы будут поворачиваться нам вслед, а мы станем разбивать сердца и в конце концов найдем настоящую любовь!
В ответ Фредерика запустила в Зою модным журналом:
Заткнись!
Но подруга поймала журнал и принялась танцевать с ним вокруг кровати, напевая:
В апреле дожди, в мае цветы! Еще до дня Всех Святых выйдешь замуж ты!
Фредерика заткнула уши, чтобы не слышать ее. Теперь-то она знала, что ей никогда не выйти замуж. И не будут ей вслед поворачивать головы, и не будет она разбивать сердца. Свою чистую любовь она тоже не хотела найти, потому что это принесло бы только боль. Устав от пения и танцев Зои, она села в постели, но как только спустила с кровати ноги, комната покачнулась и закружилась у нее перед глазами и мир потемнел.
Очнувшись, Фредерика не сразу поняла, что смотрит в потолок, а над ней, стоя на коленях, склонилась Зоя.
Фредди! воскликнула подруга, прикоснувшись прохладной рукой к ее лбу. Как ты меня напугала! Что это с тобой?
Фредерика почувствовала, что лицо ее покрыто капельками пота, в ушах звон, сердце колотится как бешеное.
Стоило чуть приподняться на локте, содержимое желудка хлынуло к горлу, и ее чуть не вырвало. Вытаращив глаза, она зажала рот руками, и неприятные ощущения постепенно прошли. То ли благодаря присущей женщинам интуиции, то ли из-за врожденной французской проницательности, но Зоя вдруг все поняла. Судорожно сглотнув, едва слышно она спросила:
Ох, Фредди! А ты не?..
Фредерика, помедлив, ответила:
Ах, Зоя! Мне так страшно.
Силы небесные! Папа задушит Джонни, а тебя посадит под замок до конца жизни.
Ах, Зоя! воскликнула Фредерика, и одинокая горючая слезинка выкатилась из ее глаз. Только никому не говори, умоляю!
Зоя побледнела и присела на корточки:
Фредди, дорогая, но разумно ли это?
Подруга покачала головой, цепляясь волосами за Зоин ковер. Приступ тошноты случился у нее не впервые, и она теперь тоже знала, о чем это говорит.
Подожду еще несколько дней, чтобы быть абсолютно уверенной, а потом расскажу кузине Эви. Клянусь.
Ладно, неохотно согласилась Зоя. Но Джонни тебе лучше написать прямо сейчас.
Ах, Зоя, печально прошептала Фредерика, давай уж я расскажу тебе обо всем
Глава 5
Страт-хаус, лондонская резиденция маркиза Раннока, был расположен не в самом городе, а в Ричмонде, фешенебельном пригороде Лондона. Жизнь Раннока была великолепным подтверждением старинной мудрости: «Будь осторожнее в своих желаниях: они могут сбыться», потому что, погрязнув в несчастьях, сотворенных собственными руками, маркиз некогда захотел иметь большую счастливую семью, которая услаждала бы его дни, и красавицу жену, которая услаждала бы ночи.
Так что исключительно по его собственной вине под крышей огромного и по-отцовски гостеприимного дома маркиза жили теперь с ним вместе его драгоценная дочь Зоя, горячо любимая жена Эви, двое их малышей, а также, когда переставал пользоваться благосклонностью очередной дамы, имеющий самую дурную репутацию, дядюшка маркиза сэр Хью. И это было население всего лишь второго этажа. Выше жил юный брат миледи, ныне граф Трент, сестра Николетта, находившаяся сейчас в Италии, и их кузина по отцовской линии Фредерика де Авийе, осиротевшая во время Наполеоновских войн. Над ними проживала приятельница и бывшая гувернантка леди Раннок веселая вдова Уэйден, к которой иногда приезжали довольно привлекательные, но несколько беспутные сыновья Огастус и Теодор, которых тоже называли кузенами, хотя это и неверно. Возглавлял все это хозяйство, состоящее из ближайших родственников, почти родственников и совсем не родственников, дворецкий милорда Маклауд, в чьем шотландском происхождении невозможно было усомниться. Его брови высокомерно поднимались при одном упоминании слова «пенсия», а о возрасте его никто, даже сам маркиз, не осмеливался осведомиться.
И вот в один прекрасный день в начале апреля, когда ничто не предвещало беды, леди Раннок решительно вошла в личную библиотеку своего мужа. Она крайне редко бывала в этой комнате, потому что, несмотря на несколько лет счастливой супружеской жизни, в помещении до сих пор сохранился холостяцкий дух. Тяжелые бархатные шторы на окнах пропахли дымом сигар, вдоль стены стоял стол красного дерева длиной не менее восьми футов, сверкающая поверхность которого была уставлена хрустальными графинами со всеми известными человечеству сортами виски. Многочисленные шкафчики заполняли ночные вазы, карты, игральные кости и тому подобные вещи. Маркиз, увы, не был святым.
Как и остальные помещения дома, библиотеку украшали бесценные предметы искусства: греческие скульптуры, тончайший фарфор и вазы времен полудюжины китайских династий, которые тщательно собирались его бывшим камердинером Раннока Кемблом, жеманным и очень разборчивым, обладавшим вкусом смотрителя музея и стремившимся облагородить мещанский вкус своего хозяина. Раннок, который так и не сумел отделаться от резкого шотландского акцента, не трудился запоминать их названия, а именовал все это попросту безделушками. Кембл давно уже стал скорее другом, чем слугой, но выбранные им «безделушки» остались, потому что они нравились леди Раннок, которая даже умела правильно произносить их названия.
Однако сегодня маркиза не видела ни прелести расцветающей природы, ни красоты предметов искусства, со вкусом подобранных мистером Кемблом, поскольку принесла печальную весть, а потому, собравшись с духом, выложила ее сразу.
Лорд Раннок судорожно сглотнул воздух, решив, что она, должно быть, сошла с ума, и воскликнул так, что задрожали оконные стекла:
Фредди что?! Господь всемогущий, Эви! Скажи, что я ослышался!
Но его жене не нужно было повторять сказанное. Слово «обесчещена» повисло в воздухе, словно красная тряпка перед несущимся вперед быком.
Мне так жаль! прошептала маркиза, едва не плача. И Фредерика, конечно, ужасно переживает.
Раннок поднялся из-за стола, тяжелой поступью подошел к окну и заявил, стукнув кулаком по оконной раме:
Это я во всем виноват. Их с Майклом нам следовало забрать в Шотландию.
Эви заметила, как у мужа задрожала челюсть, и тоже подошла к окну.
Нет, это моя вина. Но кузен уже граф и почти достиг совершеннолетия, а что касается Фредди Она немного помедлила. Ей так хотелось увидеть Джонни, когда возвратится. Я не смогла отказать ей.
Ее руки обхватили талию мужа, и она зарылась лицом в его шейный платок. Раннок потрепал ее по плечу и, вздохнув, печально, но спокойно сказал:
Ну что ж, как видно, она хорошо его встретила. А теперь ей придется расплачиваться.
Ах, Эллиот, прошептала Эви, уткнувшись в шелк его жилета, ты не понимаешь.
Любовь моя, все кончится благополучно. Эллоуз, конечно, еще молокосос, причем самонадеянный, но молодым людям это свойственно, не так ли? Раннок погладил жену по голове. И он выполнит свой долг перед Фредди, или я потребую назвать причину отказа.
Все не так просто, прошептала Эви. Это не Эллоуз.
Не Эллоуз?
Наконец-то он заметил ужас в голосе жены, и у него кровь застыла в жилах и чуть не остановилось сердце. Кто-то причем не тот, за кого она надеялась выйти замуж, обесчестил его милую маленькую Фредди? Кто мог осмелиться? Тихую скромную девочку, которой он отдавал предпочтение перед всеми остальными детьми, соблазнили? Или еще того хуже?
От первого предположения у него закружилась голова. От второго он пришел в бешенство. Под крышей его дома затаился предатель! Им овладела единственная мысль: узнать его имя. Он должен умереть!
Ему вдруг вспомнилось прошлое, когда Фредерика была еще маленькой девочкой и вся состояла из ножек, как у жеребенка, да больших карих глаз. Как самую маленькую из всего выводка, ее частенько поддразнивали, и он неожиданно стал ее защитником. Она нередко тоже оказывала ему помощь. Они сразу подружились. Да и не удивительно, что он проникся нежностью к ребенку, не знавшему ни матери, ни отца. А теперь кто-то кто, видимо, совсем не дорожил собственной жизнью осмелился к ней прикоснуться!
Он взял жену за плечи и, стараясь не причинить боль, тихо спросил:
Эви, кто это сделал?
Глаза ее опять наполнились слезами, и с горечью она произнесла:
Фредди говорит, что это Бентли Ратледж, почтенный мистер Рэндольф Бентли Ратледж. Значит, придется заказывать оповещение и радушно встречать его как нового члена семьи?
Ратледж?! взревел маркиз. Ратледж? Кровь бросилась ему в голову, и он так дернул за сонетку, что чуть не выдрал ее из стены. Да я скорее приглашу его на собственные похороны!
Думаю, все не так просто, Эллиот! услышал он голос Эви.
Раннок сердито оглянулся:
Хотел бы я знать, кто посмеет меня остановить!
Прижав пальцы к виску, как будто и у нее болезненно пульсировала кровь, жена лишь покачала головой:
Фредерика. Она говорит, что Ох, Эллиот, она беременна.
На какое-то время воцарилось гробовое молчание.
Будь он проклят! взревел наконец маркиз так, что эхо загуляло по всему дому, а пальцы тем временем схватили за шею уникальный бюст Георга II работы Чаффера и, без малейших усилий подняв его, швырнули в окно. Во все стороны разлетелись осколки оконного стекла и обломки деревянной рамы, а кусочки бесценного фарфора дождем осыпали шторы и запрыгали по полу. Нос, который никогда не был украшением физиономии Георга, скатился по подоконнику на паркетный пол. За окном на какое-то время замолчали даже птицы.