«Прогуляться вышел» так это называл Исидро. Именно так делал любой вампир, оказываясь в чужом городе. Кровососы яростно защищали собственную территорию, и ни один из них не осмелился бы охотиться в угодьях другого, не получив сперва дозволения у главы местной вампирской ячейки.
Эшер подозревал, что Карлебах прекрасно об этом знал и сразу догадался, куда направился Джеймс, когда заявил, что «собирается немного подышать свежим воздухом». Так что, выходя из дверей их номера, Джеймс спиной чувствовал внимательный взгляд старика.
Он кое-что смыслил в физиологии вампиров и сумел по ряду признаков определить, что Исидро не кормился уже достаточно давно. Как и говорил Карлебах, без энергии, выделяемой умирающей жертвой, психические способности вампиров те самые, что позволяют им оставаться незамеченными в толпе и заставлять смертных видеть их облик совсем иначе, ослабевали. Во время того разговора на приёме у Эддингтонов Эшер с беспокойством замечал, что порой, на ту или иную долю секунды, Исидро представал перед ним таким, каким был на самом деле болезненно-худой потусторонней сущностью.
Так что вампир тоже наверняка отправился «прогуляться», выбрав такой маршрут, чтобы пекинские вампиры если таковые здесь водились смогли его отыскать, давая им тем самым возможность самим выбрать, где будет уместнее встретиться и спросить о целях его визита.
Конечно же, предполагалось, что оные вампиры владеют английским или испанским или хотя бы латынью.
И что оные вампиры не считают в отличие от тех же ихэтуаней, религиозных фанатиков и мастеров всяких боевых искусств, устроивших народное восстание десять лет назад, что любого европейца, даже немёртвого, следует уничтожать сразу же.
Эшер, в свою очередь, был совершенно уверен, что дон Симон Исидро не станет прятаться где-нибудь за пределами Посольского квартала. У него наверняка нет верных китайцев, способных позаботиться о его гробе, представлявшем собой огромный коричневый дорожный сундук с двойными стенками, обитый по краям медью, ни в Татарском городе, располагавшемся за стенами квартала, ни дальше, в центральном районе Пекина. К тому же девяносто девять процентов местных жителей всерьёз верят в вампиров и не преминут устроить облаву, если по городу разнесётся слух о появлении подобного существа.
«Наше самое большое преимущество заключается в том, что в нас никто не верит», сказал как-то Исидро.
Но здесь игра шла совсем по другим правилам.
Поэтому Эшер бродил по улицам, прислушиваясь и с тревогой думая о том, что, возможно, некоторые европейские вампиры смогли пережить Восстание и уцелеть во время осады посольств ихэтуанями, так что вполне могут по-прежнему скрываться где-то здесь. Однажды он спросил у Карлебаха: «Известно ли вампирам про ваши исследования?» и старик честно признал, что ему доводилось пообщаться с пражскими вампирами. «Да, известно», сказал тогда Карлебах, и его глаза мрачно сверкнули.
Позже, пока «Ройял Шарлотт» на всех парах шёл через Средиземное море в Индийский океан, Джеймс заметил, что Карлебах носит тонкие серебряные цепочки на обоих запястьях, точно такие же украшали запястья и обоих Эшеров. Эти цепочки смогли бы обжечь пальцы любому вампиру, попытавшемуся схватиться за них даже через потрёпанные льняные манжеты. А заставить кровососа разжать сильные пальцы хотя бы на долю секунды критически важно, когда речь идёт о жизни и смерти.
На шее у профессора болталась точно такая же цепочка как и у Эшера, чью шею украшали шрамы от укусов от ключицы и до самой мочки уха. Карлебах всегда говорил: вампир, дескать, может подчинить себе смертного, но нет никакой гарантии, что остальные вампиры из местной ячейки согласятся поделиться информацией со смертным слугой подобные союзы крайне редко заканчивались хорошо.
«Интересно, всякий ли человек, имеющий дело с вампирами, в конце концов начинает носить подобные цепочки?»
Когда на часах обозначилась полночь, Джеймс направился обратно к гостинице.
Решётку шлюза на южном краю канала, пострадавшую во время Восстания, отремонтировали теперь там располагался полноценный затвор, через который не смог бы пробраться злоумышленник. И всё же Эшер машинально прислушивался, памятуя о подозрительных тенях, мелькавших под пражскими мостами, и о тёмных каменных тоннелях, ведущих в лабиринт древних склепов и полуподвалов, тянущихся под городом
Пекин, лежавший совсем рядом с северными пустынями, был полон рукотворных озёр и мраморных мостов, водных каналов, выстроенных по приказу императоров для того, чтобы принести в места отдохновения красоту и прохладу, заодно отгоняя пустынных злых духов. С тех пор как Эшер побывал здесь в последний раз, берега канала обложили кирпичом, и вонючая вода теперь плескалась где-то внизу, в темноте. Там же что-то громко шуршало, но Джеймс предпочёл думать, что это просто крысы.
Исидро ему так и не встретился. А если за его прогулкой и наблюдал кто-то другой или что-то другое, то они тоже не позволили себя обнаружить.
Но позже, когда Эшер лёг спать, ему приснилось, что он снова бредёт вдоль канала и одновременно что-то движется в темноте на противоположном берегу. Он остановился и оно остановилось тоже. А когда он направился дальше, то услышал, как под чьей-то ногой тихо скрипит гравий на обочине дороги. Один раз Джеймс даже увидел, как оно или он, или она промелькнуло в свете звёзд, держа в руке красно-синий шёлковый галстук Ричарда Гобарта.
Одна из недавно отстроенных железных дорог Пекина тянулась прямо к деревне Мэньтуоко, однако ближайшая переправа через реку Хуньхэ лежала в нескольких милях к югу. Поэтому Эшер и профессор Карлебах вместе с сержантом Уиллардом и солдатами армии Его Величества, Барклаем и Гиббсом, добрались до городка верхом лишь к полудню следующего дня.
Западные горы возвышались милях в пятнадцати от стен Пекина крутые, сухие, облысевшие в преддверии зимы. Лишь тонкие кусты, редкие сосны и лавровые деревца ещё росли в глубоких ущельях и вокруг огромных, но полупустых храмовых комплексов, куда летом приезжали на пикники европейцы, чтобы поглазеть на монахов и послушать песнопения.
Грунтовая дорога от Мэньтуоко до деревни Миньлянь проходила по основному ущелью, вдоль петляющей среди скал реки, а затем устремлялась по склону вверх, навстречу безжалостно палящему солнцу.
По этой дороге когда-то ездило много народу, сэр, сообщил сержант с характерным вязким акцентом ливерпульских ирландцев, в девяностые, когда шахты в Ши-лю, он произнёс это название как «Шэ-луу», ещё не позакрывались. Зрелище было как из книжки караваны верблюдов и ослов, везущие вниз мешки с углём. Ну и кули[15] тоже бегали, порой таская на своих шестах по центнеру инструментов и прочего барахла. Мелкие, паршивцы, но крепкие!
И когда люди оставили шахты? спросил Эшер, про себя раздумывая, что сержант Уиллард явно немолод, судя по телосложению и седине, а то, как он выделяет окончания существительных, выдаёт, что кто-то из его родителей мать, вероятнее всего, был родом с юга Ирландии.
Да уж много лет как, сэр. Ну, их можно понять они в этих шахтах ковырялись с тех пор, как Господь Бог сотворил почву. А новые шахты находятся в уезде Туншань. После того как шахту закрыли, Миньлянь почти обезлюдел. Сержант резко повернулся в седле, оглядывая вершины скал. Эшер отметил про себя, что это уже третий или четвёртый раз с тех пор, как они выехали из Мэньтуоко. И весь этот прошедший час сержант внимательно прислушивался к чему-то точно так же, как прислушивался и сам Джеймс.
Что там такое, сержант? негромко поинтересовался он.
Возможно, это просто обезьяны, сэр, подал голос рядовой Барклай. Судя по гортанным гласным, он родился в паре кварталов от Лондонского моста. В этих горах их полным-полно, и они иногда преследуют всадников несколько миль кряду.
«А может быть, это гоминьданские ополченцы». Как бы ни уверял в том Юань Шикай, отнюдь не все китайцы зажили «счастливо и безопасно», когда бразды правления перешли в жёсткие руки генералиссимуса Северной армии. В Пекине ходили слухи о группах ополченцев, собирающихся защищать республику в том случае, если её «временный президент» как утверждали всё те же слухи надумает основать новую правящую династию и назваться императором. Но, как отмечал Гобарт на том приёме у Эддингтонов в среду, в этих пустынных скалах можно было спрятать целую армию; все слухи сходились на том, что в Сишань полно заброшенных угольных шахт и естественных пещер, и некоторые из них уходят в глубь хребта на несколько миль.
Лидия с утра осталась собирать слухи о Ричарде Гобарте чем была весьма недовольна («Почему слухами вечно должна заниматься именно я? Вам может пригодиться мнение врача о том существе, с которым столкнулась доктор Бауэр») Однако Эшер всё-таки решил сначала съездить в Миньлянь сам. И теперь всякий раз, оглядываясь на заросшее кустами ущелье, раскинувшееся внизу, или напрягая слух, силясь определить природу очередного странного шороха, Джеймс понимал, как правильно поступил, не взяв жену с собой.
Он бы и Карлебаха брать не стал, однако старик наотрез отказался уступать кому-то «своё законное место в поисковом отряде».
Я многое знаю об этих существах, Джейми, настаивал он, я ведь изучал их десятилетиями!
Эшеру подумалось, что профессор стал ещё более деспотичным с тех пор, как умерла старая «Матушка» Карлебах та сгорбленная сухая женщина, что в восьмидесятых годах привечала Джеймса-студента на пороге домика в старом пражском гетто. Она говорила только на идише, но при этом была весьма образованной. За десять лет, прошедшие с её смерти так, по крайней мере, показалось Эшеру по редким письмам от Карлебаха, старый учёный все больше и больше привязывался к ученикам, беря под покровительство то одного, то другого так же, как взял в своё время и Джеймса. Студенты заменили ему родную семью, с которой у него вовсе не было ничего общего.
Последним из таких «названых сыновей», как узнал Эшер, стал молодой венгр, в равной степени одержимый как изучением фольклора, так и восстановлением справедливости в отношении собственного народа, пострадавшего от гнёта Австрийской империи. А потом его имя Матьяш Урей неожиданно перестало упоминаться в письмах, и за всё время путешествия Карлебах ни разу не заговорил о нём. Вероятно, подумалось Джеймсу, Матьяш оставил учителя из-за событий Венгерского кризиса[16] так же, как в своё время и сам Эшер оставил его сначала ради секретной службы на благо родины и Её Величества
А затем из-за того, что объединил усилия с вампиром.
Интересно, решился бы Карлебах отправиться в Китай, будь его жена до сих пор жива и не чувствуй он себя таким одиноким и всеми покинутым?
Джеймс задумчиво посмотрел на бывшего учителя старый еврей как раз подстегнул своего тощего австралийского валера[17] и, поравнявшись с едущим впереди сержантом, спросил:
А кроме разозлённых местных, кто-нибудь ещё представляет угрозу в этих горах?
Вы имеете в виду медведей и тому подобную живность, сэр? Оба солдата явно не понимали, о чём идёт речь, однако младший Барклай нервно оглянулся на двуствольный дробовик, пристёгнутый к седлу Карлебаха.
Да что вы, тут медвежьих следов уже лет сто, почитай, не видели, сказал он.
Так что вряд ли вам понадобится тяжёлая артиллерия, сэр, добавил Гиббс.
Ох, да как знать, Карлебах похлопал ладонью по отполированному до блеска стволу.
На дробовике стояло клеймо Куртца одного из лучших оружейников Праги, и, насколько мог разглядеть Эшер, рукоять и спусковой крючок специально были переделаны под пальцы старика, искривлённые артритом. За шесть недель плавания Джеймс насмотрелся на то, как Карлебах упражняется в стрельбе из этого диковинного оружия, и знал, что в каждой обойме, коими были набиты карманы старого ржаво-коричневого пиджака для стрельбы, дожидались своего часа заряды не со свинцом, а с крупной серебряной дробью, способной разорвать на куски как человека, так и вампира.
Помимо патронов в карманах профессора звякали многочисленные пузырьки со снадобьями, составленными по собственноручно изобретённым рецептам нитраты серебра, смешанные с другими, не менее ядовитыми для вампиров веществами: чесноком, боярышником, аконитом, морозником
Не волнуйтесь, сэр, весело проговорил старший из кавалеристов, мы доставим вас на место в целости и сохранности!
В кронах деревьев вдоль дороги что-то промелькнуло но, когда Джеймс оглянулся, там, как и в прошлые разы, никого не оказалось.
Деревня Миньлянь лежала где-то в четырёх милях от реки Хуньхэ в этом месте узкое ущелье, тянущееся у подножия горной гряды, становилось шире. Лютеранская миссия располагалась чуть выше деревни, напоминающей муравейник из серых «сыхэюаней» домиков из кирпича-сырца, тесно жмущихся друг к другу, и узких переулочков.
Пока отряд поднимался по узким тропам в гору, Эшер, приглядевшись, отметил, что большая часть жилищ заброшена. За обветшалыми воротами виднелись дворы, за множество зим заметённые песком, а половина деревенских лавок, видневшихся дальше по склону, была закрыта.
И всё же террасные поля вдоль ручья везде, где имелся хотя бы клочок подходящей земли, покрывала бурая стерня проса и сухие побеги риса. Ни одно поле не простаивало без посевов. Ноздри щекотала характерная вонь курятников и свинарников, угольных костров и отсыревшей за ночь земли, смешиваясь с запахом хвои и речной свежестью. Свернув на последнем повороте, отряд наконец-то увидел мужчину из местных тот проверял ловушки для птиц, установленные в зарослях. Заметив чужаков, он бросился вверх по петляющим улочкам к добротному кирпичному зданию рядом с белой часовней и закричал: «Тай-тай, тай-тай!»
На крыльцо, прикрывая глаза от солнца, вышла женщина по всей видимости, это и была Кристина Бауэр.
Эшер тут же спешился и вежливо снял шляпу:
Фрау доктор Бауэр?
Вся перед вами, ответила женщина с певучим, тягучим акцентом баварской немки.
Разрешите представиться, он протянул рекомендательное письмо, полученное накануне от сэра Джона Джордана, профессор Джеймс Эшер из оксфордского Нового колледжа. А это доктор Карлебах, мой коллега-профессор из Праги.
Сержант Уиллард поспешно выбрался из седла и помог старику спешиться, а затем проводил к крыльцу, чтобы тот смог поздороваться с доктором Бауэр.
Gnädige Frau[18] начал Эшер по-немецки. Останься Кристина в Германии, сейчас она была бы пышнотелой hausfrau[19], окружённой маленькими внуками. Китайское солнце высушило доктора Бауэр, и розовый румянец на её щеках сменился тускло-коричневым загаром, но она по-прежнему обладала свойственными немкам широкими бёдрами и плечами, а приветливый взгляд её был полон добродушного спокойствия.
Мы приехали сюда, чтобы поговорить о том существе, которое вы обнаружили прошлой весной в горах, продолжил Эшер. Той твари, которую селяне, по вашим словам, называют «яо-куэй» «демон».
Доктор Бауэр прикрыла глаза и вздохнула с нескрываемым облегчением.
Du Gott Allmächtig[20], кто-то всё-таки поверил мне.
Мне казалось, что останки должны послужить достаточно убедительным доказательством, помрачнел Карлебах.