Я авиаинженер, крикнула она, памятуя, что ее, единственную женщину в коллективе, часто принимали за секретаршу. Мне можно здесь находиться.
А я инспектор по технике безопасности, крикнул он в ответ. Так что нет, даже вам нельзя.
Она спустилась по лестнице и спрыгнула на землю, проигнорировав последнюю ступеньку. Он выронил блокнот в торопливой попытке подать ей руку, но она ловко приземлилась на обе ноги и выпрямилась во весь рост.
Не ожидал, что вы полезете так высоко, сказал он, поднимая блокнот и стряхивая с него грязь.
Я умею пользоваться лестницами не хуже любого мужчины, фыркнула она.
Я в этом нисколько не сомневаюсь, ответил он. Но разве на этой табличке не написано «Наверх не забираться: опасно для жизни»?
Грейс взглянула на табличку, на которой действительно было написано именно это.
Это просто рекомендация, пожала она плечами. Я была в полной безопасности.
Потому что я оказался рядом.
Разве не в этом суть работы инспектора по ТБ?
Я вешаю эти таблички, ответил он. Хотелось бы верить, что даже авиаинженеры будут их читать.
Она улыбнулась, глядя в его ярко-синие глаза и хмурое, встревоженное лицо. «Он был бы довольно симпатичным, если бы улыбнулся», подумалось ей. В этот момент она задалась целью во что бы то ни стало проверить эту гипотезу.
Предпочитаю читать меню, сказала она, гордясь своей находчивостью. Могу продемонстрировать, если вы не откажетесь составить мне компанию за ужином.
Он зарделся; вид его розово-алых щек заставил ее улыбнуться еще шире.
Я буду только «за», ответил он. При условии, что вы больше не будете лазить по незакрепленным лестницам.
До ужина обещаю не лазить, уступила Грейс.
А что было дальше уже совсем другая история.
Она стряхнула с себя пелену воспоминаний и взглянула на часы, стоящие на только что вытертой каминной полке. До их приезда оставался еще как минимум час, а ее дочь к тому же часто опаздывала. Грейс еще вполне успеет присесть и даже прикрыть глаза на минутку, собраться с силами. Помедитировать так называл это ее тренер по йоге. Морально подготовиться.
Мысли о дочери проносились в ее голове, и в них Амелия снова была ребенком. Амелия всегда была ребенком, когда Грейс закрывала глаза. Домашнее печенье, и липкие пальчики, и настольные игры, и книжки с картинками, и детские капризы. Грейс поймала себя на том, что улыбается. Она всегда плохо спала, когда дочь ночевала в другом месте, всегда беспокоясь о том, где она, как она, в безопасности ли. Почти двадцать четыре года прошло с тех пор, как Амелия перестала жить с ней под одной крышей, и Грейс остро ощущала каждый из них. Иногда ей казалось, что в первые месяцы после рождения Амелии она и то спала лучше.
Но сейчас все будет по-другому. Ее дочь возвращалась домой.
Грейс моргнула и открыла глаза. Ей слышались какие-то звуки. Не телефон.
Дверной звонок.
Приехали.
Она чувствовала себя слегка не в своей тарелке, как это часто бывало после пробуждения от дневного сна. Ее рука потянулась к подбородку, где конечно же обнаружилось небольшое влажное пятнышко. Она вытерла слюну рукавом и поднялась с кресла как раз в тот момент, когда в дверь позвонили во второй раз.
Мам, с тобой все в порядке?
Голос ее дочери. Наверное, решила, что Грейс лежит, распластавшись на полу ванной, и не может встать.
В полном порядке, откликнулась Грейс, бросаясь к двери и распахивая ее настежь, чтобы скорее доказать правдивость своих слов.
Привет, сказала Шарлотта, которая казалась намного выше, чем в последний раз, когда Грейс ее видела.
Как ты вымахала! воскликнула она, крепко обнимая внучку. Шарлотте, естественно, нечего было на это сказать, и когда Грейс выпустила ее из объятий, она не то кивнула, не то пожала плечами вместо ответа.
Здравствуй, мама. Амелия коротко чмокнула ее в щеку. Грейс окинула дочь взглядом. Та выглядела бледной, под глазами залегли темные круги. Она почувствовала, что ее сердце разрывается надвое от боли за дочь. Что она могла сделать, чтобы как-то облегчить ее страдания? Она молчала, боясь не подобрать правильные слова. Разумно ли было с порога затрагивать болезненную тему? Утешать и выражать сочувствие?
Нет, пожалуй, неразумно. Амелии мог быть неприятен этот разговор.
Ты знаешь, где что находится, сказала она вместо этого и почувствовала себя глупо. Амелия выросла в этом доме. Конечно, она все знала. Вот кое-что вкусненькое, если хотите перекусить с дороги, добавила она, указывая на стол. Угощайтесь.
Шарлотта зачерпнула пригоршню мармеладок и отправила их в рот, прежде чем ее мать схватила вазочку со стола и отнесла на кухню.
Ты знаешь правило: никаких сладостей перед ужином, сказала она. К тому же сомневаюсь, что они веганские.
Веганские? переспросила Грейс, думая о курице.
Вегетарианские, поправила Шарлотта, продолжая жевать. Но в производстве таких конфет желатин почти никогда не используется.
Ты не говорила, упрекнула Грейс, обращаясь к дочери.
Голова была другим занята, огрызнулась Амелия. Потом перевела взгляд на Грейс, которая, в свою очередь, смотрела на кухню с выражением замешательства на лице. Прости, добавила она. Я забыла предупредить. Она взяла печенье в форме рыбки и принялась жевать. Сто лет таких не ела.
Раньше это были твои любимые, порадовалась Грейс.
Но потом ее мысли вновь вернулись к ужину, и ее охватила паника. Она перевела дыхание, стараясь взять себя в руки и успокоиться. «Не париться» так, по словам Авы, говорила современная молодежь.
Овощей я тоже приготовила достаточно, сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно и невозмутимо, но осталась разочарована произведенным эффектом.
Амелии и Шарлотте нечего было на это ответить. В итоге все трое некоторое время стояли посреди комнаты молча. Разговор не клеился, Грейс это понимала. Амелия сердито косилась на новый фикус, а Шарлотта приняла такой страдальческий вид, какой только мог быть у человека, только что съевшего пригоршню мармеладных конфет.
Что еще она могла сказать?
Твои волосы хорошо выглядят, Амелия, наконец нашлась она. Дочь взяла еще одно печенье из вазочки. Грейс переключила свое внимание на Шарлотту. А ты стала такая хорошенькая, сказала она. И волосы светлые, как у дедушки. Она протянула руку, чтобы коснуться их.
Они у меня от папы, ответила Шарлотта, слегка вздрогнув от ее прикосновения. У твоих соседей еще есть щенок?
Он давно не щенок, вздохнула Грейс. Успел вырасти со времени вашего последнего визита.
Извини, что мы долго не приезжали, сказала Амелия, защищаясь. У нас было много дел.
Я не имела в виду начала Грейс, чувствуя, как напряжение в комнате начинает нарастать. Она потянулась к дочери, чтобы приласкать ее, но Амелия развернулась и вышла на улицу, видимо, направляясь за вещами, которые были выгружены на лужайку перед домом.
Ну, а ты располагайся, чувствуй себя как дома, обратилась Грейс к Шарлотте.
Та подняла на нее глаза, и Грейс почувствовала, что сказала что-то не то.
Мы ненадолго, произнесла Шарлотта чуть громче обычного, словно пытаясь убедить саму себя. Так мама сказала. Только на первое время. А потом я снова вернусь в свою старую школу.
Хорошо, деточка. Грейс пожалела о своих словах, едва они слетели с ее губ. Они звучали так снисходительно, так по-стариковски претенциозно. Деточка? Ей было семьдесят два, а не девяносто. На дворе давно не пятидесятые. Она стала лихорадочно соображать, чем бы компенсировать то, что она сейчас ляпнула. Знала ли она какие-нибудь модные выражения, чтобы доказать своей внучке, что она не какая-то старая кляча? Едва ли. Разве что «не париться»? Но как вплести это в разговор? Возможно, легче было бы просто выругаться.
Грейс нервно посмотрела на входную дверь, понимая, что ее дочь может вернуться в любой момент. Ругалась ли та в присутствии Шарлотты? Она определенно ругалась в присутствии Грейс. По крайней мере, в подростковые годы. Тогда Амелия сквернословила еще как.
Сквернословила? А это еще что за выражение? Того и гляди начнет угрожать детям вымыть им рот мылом в форме фруктов.
Безопаснее всего просто сменить тему.
Хочешь взглянуть на свою комнату? предложила она Шарлотте.
У тебя растет бирючина? спросила Шарлотта вместо ответа. У Грейс голова начинала идти кругом от ее непоследовательности.
Нет точно не в твоей комнате.
Шарлотта продолжала неотрывно смотреть на нее.
Это ведь насколько мне известно, уличное растение?
У кого-нибудь из твоих соседей точно должна расти. Я найду у кого, сказала Шарлотта.
Но я нарвала вам свежих цветов. Зимний жасмин, любимый цветок твоей мамы. Он чудесно пахнет.
Пикль и Хьюго не едят жасмин, нахмурилась Шарлотта. От него у них разболятся животы, добавила она, окончательно ставя Грейс в тупик. Я помогу маме с чемоданами, продолжила она уже на полпути к двери, пока Грейс пыталась разгадать смысл ее слов и гадала, кто из них сошел с ума. Скорее всего, та, кому стукнуло семьдесят два. Мы привезли много вещей, но это не значит, что мы останемся здесь надолго.
«Останемся». В этом слове звучал намек на перманентность, который взволновал Грейс до глубины души, и она старалась не обращать внимания на то, что оно было использовано с частицей «не».
Джонатан тоже не остался с ней насовсем. Только до тех пор, «пока смерть не разлучила их». Но это нельзя было поставить ему в вину.
Умереть и уйти две абсолютно разные вещи, но когда остаешься одна, тебе кажется, что последствия ощущаются одинаково.
Нет. Когда люди уходили, они еще могли вернуться. Как Амелия. Амелия и Шарлотта. Но Джонатан не мог вернуться домой; не мог согреть ее замерзшие пальцы ног своими ногами, когда они лежали в постели. И уже никогда не сможет.
Утрата была слишком тяжела, чтобы думать о ней, и Грейс пошевелила пальцами ног. С ними все было в порядке. В эти дни она просто надевала носки в постель.
Практичность.
Это было ее решение.
В один прекрасный момент просто понимаешь, что пролитыми слезами горю не поможешь. И нужно отодрать себя от пола ванной комнаты и идти полоть розы в саду.
Грейс направилась на кухню и занялась картошкой, метнув в совершенно не вегетарианскую курицу укоризненный взгляд.
Глупая птица, пробормотала она. Впрочем, теперь, когда с ней жила ее дочь, придется перестать разговаривать с самой собой, решила она.
А потом улыбнулась.
Курица не имела значения.
Ее семья была дома.
Амелия села на край односпальной кровати, на которой она никогда больше не планировала спать, и посмотрела на стопку васильково-синих полотенец, аккуратно сложенных для нее матерью. Они выглядели подозрительно плоскими, как будто их гладили. Кровать была маленькой. Да и вся комната, казалось, уменьшилась в размерах: потолок стал ближе, полки ниже. Она слышала, как на кухне, где виновато запекалась курица, суетится ее мать, в то время как ее внимательная дочь накрывает на стол, звеня столовыми приборами.
Запах жареной курицы вызвал в памяти образ отца. Она почти не ела жаркое с тех пор, как его не стало. Это блюдо любил отец, а они любили проводить воскресенья всей семьей. Папа всегда помогал Тому чувствовать себя здесь как дома, ведя с ним дружеские беседы о спорте. Его попытки проявлять интерес к деловым начинаниям Тома до краев наполняли ее сердце любовью. Все, на что была способна ее мать, это на плохо скрываемую неприязнь, сквозящую даже в движениях, когда она проверяла птицу в духовке или помешивала соус. Когда родилась Шарлотта, отец нарадоваться не мог на внучку. Он качал ее у себя на колене, пробуждая в Амелии такие глубокие воспоминания, о существовании которых она даже не подозревала. Каждый приезд в гости становился волшебным, каждое воскресенье любимым днем недели. Когда папа умер, возвращаться в родительский дом стало тяжело. Тем более на жаркое. Иногда, на работе или дома, хотя бы перед самой собой, она могла сделать вид, что ее отец был все еще жив. Хлопотал по дому, ухаживал за садом, наслаждался покоем, сидя в своем кресле. Но когда она навещала дом своего детства, его отсутствие слишком бросалось в глаза: кресло казалось слишком пустым, ее мать слишком одинокой. Она старалась приезжать ради Грейс, но потом разразилась пандемия, а потом навалились дела
А теперь это.
Амелия открыла свой чемодан. Затолканная внутрь одежда помялась, складки на костюме напоминали о том, в какой кавардак превратилась ее жизнь.
Ужин готов, раздался голос ее матери. Несмотря на то, что Амелия проголодалась, ей стало тоскливо. Теперь она не контролировала даже семейное расписание.
Иду, крикнула она, чувствуя, что одним этим словом расписывается в отказе от своих прав взрослого, самостоятельного человека. Она решила не бежать на зов сразу и задержалась, чтобы распаковать пару предметов одежды, но потом устыдилась мелочности своего бунта и спустилась вниз, сопротивляясь желанию топать по лестнице, как обиженный подросток.
Выглядит аппетитно, вежливо сказала она, сев за стол, и улыбнулась матери с дочерью, надеясь, что улыбка не выглядит натянутой.
Грейс просияла.
Как здорово, что вы решили остановиться у меня, защебетала она. Так приятно снова о ком-то заботиться.
Надеюсь, мы не доставим слишком много хлопот, ответила Амелия, разрезая жареный картофель. Превосходно, как и всегда. Ее мать стала гораздо более домовитой после того, как Амелия съехала. Когда ей было столько, сколько сейчас Шарлотте, Грейс часто задерживалась допоздна на работе и не успевала к ужину. Она редко готовила, скидывая эту часть домашних хлопот на отца Амелии. Конечно, в ее детстве все было по-другому. Теперь у Грейс появилось больше причин проводить время дома. Амелия прервала бег своих мыслей и принялась усердно жевать картофель. Иногда ей не удавалось даже элементарно запечь картошку в духовке, и она просто закидывала все в микроволновку в отчаянной попытке превратить это во что-то съедобное.
Что ты, мне только в радость, отозвалась Грейс.
Амелия была так далека от маломальского подобия радости, что не нашлась, что ответить. Какое-то время они ели молча, под аккомпанемент стука столовых приборов о тарелки.
Приятно собраться всей семьей за одним столом, снова попыталась Грейс. Совсем как раньше.
Только все было не совсем как раньше, подумала Амелия. Совсем не так даже. Потому что тогда с ними должен был ужинать ее отец, а мать, скорее всего, отсутствовать. Амелия взглянула туда, где он обычно сидел, и увидела небольшое скопление колец на столе там, куда он ставил свой пивной бокал, вечно забывая использовать подставку, сколько бы раз ее мать ни напоминала ему об этом. Концентрические круги складывались в узор, похожий на один из старых рисунков Шарлотты, сделанный на спирографе. Она посмотрела на свою мать, которая смотрела в другое место, тоже пустующее. Амелия догадывалась, о ком она думала.
Ты избавилась от папиного кресла. Она взглянула на большое комнатное растение, которое теперь стояло в углу комнаты, прежде облюбованном ее отцом. Ее мать дожевала курицу, затем осторожно проглотила.
Да, сказала она.
Папа любил это кресло. Амелия пыталась загасить обвинительные нотки в своем голосе.
Да, согласилась Грейс. Мне показалось, что фикус неплохо оживит этот уголок. Симпатично, не правда ли? добавила она чересчур жизнерадостно.