«Ашегер, объяснял он, «звезда» со старокубретского». Только кубретцы уже много десятилетий говорили на господарском языке, и их старое наречие осталось разве что в названиях да легендах.
Горный уступ возвышался над ущельем глубоким, со слоистыми отвесными склонами, и на его дне переливалась река. Ольжана с ужасом см отрела на размокшую дорогу, по которой они поднимались. Плохо, что они не успели до захода солнца, но у Лале были свои мысли на этот счёт.
Спрячьтесь, посоветовал он ей. А то промокнете.
Однако Ольжана всё равно высовывалась к Лале через полог и посматривала на приближающийся монастырь: в жизни тот оказался внушительнее, чем на зарисовках. Он не был похож ни на остроконечные соборы, ни на увенчанные куполами церкви расположенный на невероятной высоте, мощный и недосягаемый, словно замок. В узких окнах-бойницах пылал свет.
Когда тучи поддевало молнией, они вспыхивали за монастырём лохматые, сизо-лиловые. Дождь бил косыми струями: ткань полога отяжелела от воды, и Ольжане стало трудно придерживать его одной рукой. Хоть бы не сорваться, думала она. Хоть бы не рухнуть вместе с кибиткой на дно ущелья в ревущую реку, распластанную под Ашегером, как змея перед великаном. Ольжана-то, может, ещё успеет оборотиться и спастись, а вот Лале и лошадь?
Поэтому Ольжана и не пряталась внутри кибитки. Она следила за дорогой так внимательно, будто при случае могла бы что-то наворожить и исправить, и только когда кибитка вползла на монастырский двор, позволила себе юркнуть в сырую тьму. Ольжана задёрнула полог и сорвала с головы платок такой же мокрый, как и её одежда. Накидка, юбка, рубаха, узорная безрукавка всё хоть выжимай.
Ольжана пригладила к вискам волосы, утёрла лицо. Её широкие, сужавшиеся к запястьям рукава тоже набрякли, как губка, да уж, стоило высовываться осторожнее или хотя бы укутаться в плащ. В Тачерате Ольжана оскорбилась, когда Лале засомневался, всегда ли она перекидывается с первого раза, и, конечно, это было от неуверенности. Ольжана не считала себя искусной оборотницей, способной перебрасываться в любых условиях с одинаковой ловкостью. И если она приучила себя превращаться с туго набитым саком, не помешает ли ей тяжёлая мокрая одежда?
Стук-стук-стук.
На стене кибитки мелко подрагивал башильерский знак железный меч, оплетённый веткой оливы. Ольжана бросила на него угрюмый взгляд.
Поздно бояться, сказала она себе, сворачивая платок в жгут. Решила так решила. Знала ведь, на что соглашалась.
Она растянула жгут перед собой, подалась вперёд полунырком (успела подумать, как будет глупо врезаться в дно кибитки теменем) и её кости мгновенно утончились, а рукава размохрились на перья. Мир стал нечётким, он точно расширился и налился цветами, которые не улавливал человеческий глаз. Но Ольжана по уговору с Лале, не задерживаясь, забилась в сброшенный на пол мешок и зарылась в вещах.
Ольжана смутно понимала, что происходит: птичье ухо воспринимало звуки совсем не так, как человеческое. Кибитка проехала ещё немного и остановилась, а потом качнулась снова видимо, распрягали. Ольжана слышала голоса, но не разбирала слов. А когда колыхнулся полог, внутрь залез всего один человек Ольжана понадеялась, что это Лале.
Человек притянул к себе мешок, раскрыл его Ольжана плохо видела в полутьме, но даже не успела она испугаться. Лале поражённо замер и сказал звучным полушёпотом:
Длани
Что не так, могла бы спросить Ольжана, но вместо этого только пискнула. Её разоблачили? Или монахи увидели чудовище?
Надо же, продолжил Лале, ставя мешок себе на колени. Кажется, он наклонился к ней. Я и не знал, что вы выглядите так.
Как?
Ольжана насторожённо махнула крыльями. Ну не пантера, да. Не тигрица.
Длани, вы такая Он осторожно вытащил её. Подавил смешок. Маленькая.
Ольжана недовольно трепыхнулась. Вот что, значит. Мысли зашуршали в крохотной голове казалось, птичий череп сдавливал ей мозг, и соображала она медленнее, чем обычно. Но всё же соображала. И удивлялась: кого Лале ожидал увидеть? Малиновку размером с дородную деревенскую девку? Если бы Ольжана могла многозначительно вздохнуть, она бы вздохнула, но так лишь покорно сидела у Лале в ладонях.
Ольжана знала, что в оборотничьем теле она не просто «маленькая», она клубок перьев, шарик на ножках с парой чёрных глаз-бусин; как только её оборотничью форму ни называли однокашники-чародеи из Дикого двора. Но даже если это настолько развеселило и умилило Лале, стоило держать себя в руках.
Простите, сказал он тихо, будто прочитал её мысли. Я не со зла. Просто вы трогательны в этом обличье.
Надо же, подумала Ольжана. А как насчёт того, чтобы похвалить её, когда она в другом теле?..
Больше не сказав ни слова, Лале бережно посадил её за полу плаща, подхватил мешок и выбрался из кибитки.
Теперь мир для Ольжаны сузился до размеров закоулка чёрной ткани, пахнущей сыростью, лошадью и травяными порошками, но и эти запахи она узнала не сразу. Вокруг то грохотала гроза, то звучали редкие шаги и неразборчивые разговоры, а потом потянуло ладаном похоже, в монастыре до сих пор шли ночные бдения. Ольжана различала неровный стук, с которым трость Лале опускалась на каменные плиты, и боялась, что выскользнет при шаге, как тогда Лале выкрутится? Утром они рассуждали о том, чтобы Ольжана осталась в мешке на её взгляд, так было бы безопаснее, но Лале решил, что она может задохнуться.
Да уж, он взял на себя слишком много. Так, будто на самом деле мог её уберечь Ольжана в это не верила; зря она допустила такое.
Пальцы Лале скользнули за полу плаща, вытянули Ольжану из широкого прошитого кармана. Мир вокруг зарябил вокруг было по-прежнему темно, и Ольжана различала лишь очертания стен, подсвеченных особым лиловым оттенком, который улавливал птичий глаз.
Превращайтесь, сказал Лале негромко. Здесь безопасно.
Ольжана ударилась об пол и чуть покачнулась, чтобы устоять на ногах, Лале придержал её за локоть.
Она осмотрелась. Оказалось, что они с Лале стояли в тёмном алькове арочной нише в стене. Впереди тянулась длинная галерея, совершенно пустая. Ольжана разглядела, что одна из стен была замещена чёрными решётками: галерея, как мост, нависала над нижним ярусом, и сквозь решётки можно было увидеть, что происходило внизу.
А внизу действительно шли ночные бдения. Пахло благовонным дымом и ладаном, раздавалось бархатное многоголосие, читающее стихиры. Мелькали пятна света юркие, золотые, от церковных свечей.
Ольжана попятилась глубже в альков, точно её могли заметить, хотя и понимала, что мрак играл им на руку.
Почему здесь? Она судорожно вздохнула. Я думала, это какая-то комната. Где нас не увидят.
Потому что, ответил Лале тихо, у нас здесь встреча. Он закрыл собой выход из алькова. Ждите. И не беспокойтесь.
Я всегда беспокоюсь.
Лале пододвинулся ближе, наклонился к ней.
Вы не можете появиться из ниоткуда при человеке, который будет нам помогать. Понимаете?
Понимаю. Ольжана ковырнула пол носком башмака. Не совсем дура.
Она выглянула из-за плеча Лале на пляску медовых огней. Не появится ли кто-то в их свете?
«Манес кату патеро-ори», выводили внизу мягкие низкие голоса, будто бусины катались по шёлку. Похоже, это был иофатский: что-то в прославление Дланям.
Вы сегодня не моя родственница, госпожа Ольжана. Из-за тесноты алькова Лале сказал ей это почти в висок.
А кто?
Ту о са-акрес. Это «сакрес-с» звучало шипяще, как волна, набегающая на берег в тачератском порту. Огни на стене замельтешили быстрее.
Просто девушка, которой я помогаю убежать от скажем её нежеланного жениха.
Ольжана нахмурилась.
То есть привозить в монастырь незамужнюю девушку лучше, чем свою родственницу?
Брат Клод знает, что у меня здесь нет родственников. Лале поправил сползшую с плеча лямку сумки. Прислонился к стене. К тому же лишь что-то исключительное могло заставить меня привести вас сюда. Я ведь не остановился с вами на постоялом дворе, правильно? И этим «что-то» будет ваш жених. Он богат и влиятелен, вы боитесь его, я боюсь за вас, поэтому и решил хоть на время спрятать вас в монастыре.
А-аб, затянули голоса внизу, аб игне-ерто. Голоса отдавались гулом, охватывали пространство от пола до полукруглого потолка, вторили друг другу и шептали многоязыковым церковным пламенем. Всё вокруг звенело, пело и переливалось, и если бы стихиры могли изгнать из человека скверну, то от такой мрачной красоты чары бы уже давно улетучились из тела.
А почему вы мне помогаете? спросила Ольжана. Ну, на всякий если придётся рассказывать потому что преисполнены доброты?
Вроде того. Казалось, Лале изучал трещины в каменной кладке алькова.
И брат Клод поверит, что меня ищет богатый влиятельный мужчина? Меня? Ольжана выделила это голосом так, как могла: едва слышно. Почему бы ему просто не найти себе другую?
Лале повернулся к ней.
Он горячая голова, а вы его оскорбили.
Чем же?
Связью с монахом. Лале дёрнул плечом. Да, простите. В этот раз придётся так.
Ир-рата, пели голоса, раскатистые, как гроза, ир-рата омаль тр-ратар-рум, и Ольжане казалось, что они завершат ночные бдения на загадочно-зловещей ноте.
Ого, выдавила Ольжана. Ясно.
Хотя ей ничего не было ясно. Она вгляделась в лицо Лале тёмное, даже выражения не разобрать.
Дурной славы не боитесь?
Я-то? Нет. Он повёл подбородком. Об этом не узнает никто, кроме брата Клода.
Спорно, подумала Ольжана. Видно, Лале был чудесного мнения о своём приятеле.
Простите, повторил он хрипло. Я знаю, вам бы этого не хотелось. Я помню, как вас расстраивали подозрения о нас.
Ольжана мысленно хмыкнула. Нет уж: тут либо помнишь, либо делаешь наоборот.
Однако брат Клод вас не расстроит, обещаю.
Слишком много обещаний за последнее время, заметила Ольжана без яда. Но так и быть. Пожала плечами. Говорите что хотите. Только сделайте так, чтобы я выбралась отсюда невредимой.
И умилилась про себя: Длани, ну с какой запинкой Лале сказал это «нас»! Воплощённая добродетель никто не поверит, что он увёз невесту из-под венца. Даже в тесном алькове он собран и строг, хотя, наверное, тут вина Ольжаны. Была бы она обаятельнее кто знает? возможно, рука Лале лежала бы не на стене, а на её животе: так удобно, когда загораживаешь выход в галерею.
Подумала и осеклась: ну поёрничала сама с собой, и хватит.
Там затишье. Ольжана вновь выглянула из-за Лале. Если бдения закончились, значит, сейчас сюда придут? И меня могут увидеть?
Никто лишний не придёт, произнёс Лале одними губами. И вас не увидят. Прошу, успокойтесь.
По своему обыкновению, Ольжана судорожно сплела пальцы. Она была бы рада успокоиться, положиться на Лале и просто посмеиваться с их шептания в благовонном дыму, но
В конце галереи раздались шаги.
Стойте здесь, проговорил Лале.
Он обхватил её за плечи и заставил отступить назад Ольжана прижалась спиной к камню. Для человека, уверенного в своих словах, Лале был чересчур насторожён. Он выглянул из алькова, вышел в полумрак: когда закончились бдения, часть свечей потухла.
Ольжана прикусила губу. Вдруг он предусмотрел и нежеланные встречи с другими монахами?.. Хотелось верить, потому что одной выкрутиться будет почти невозможно.
Камень холодил спину. Ладони взмокли, и Ольжана вытерла их о юбку.
Она понимала, где находится Лале, лишь по стуку трости, а потом по шёпоту; слов было не разобрать. Мгновение и полыхнул свет: это Лале отступил, и Ольжана увидела, что его спутник держал в руках масляную лампу. На глиняном носике дрожал огонь.
Ольжана, сказал Лале. Это брат Клод.
Она поздоровалась с осторожным поклоном.
Лале называл его правой рукой настоятеля, и Ольжана представляла человека лет сорока, не меньше. Но брат Клод оказался значительно моложе лет двадцати пяти или, может, двадцати семи; и ему совсем не шло башильерское «Клод». За последнее время Ольжана увидела много кубретских лиц брат Клод был однозначно кубретцем. Чернокудрый, с крупным горбатым носом и тёмными глазами, в которых отражался огонь, невероятно красивый мужчина на вкус Ольжаны, и она рассмотрела это даже в полутёмной галерее.
Здравствуй, джана, сказал брат Клод тихо и вежливо. Глянул на Лале. Видимо, это долгая история, Лазар?
«О да, ответила Ольжана мысленно. И ты даже не представляешь, насколько».
* * *
«Ашегер», сказала Ольжана, ведь значит «звезда». Монастырь назвали так, потому что он почти царапает крышей небо? И махнула рукой.
Она сидела в келье на вершине единственной монастырской башни. Из окна открывался вид, от которого дух захватывало, на обрыв и горы, нежно-голубые в утренней дымке. Рядом на подоконнике, широченном, высеченном из камня, сидел брат Клод. Так же как и Ольжана полубоком. И, в отличие от неё, он совсем не боялся вывалиться наружу: Ольжана понимала, что не втиснулась бы в узкий проём, но благоговела перед высотой.
Может быть, ответил брат Клод мягко. А может, это от языческого капища богов-близнецов Ашгеру , которое было здесь до прихода манитов. Но моя любимая легенда: Ашегер это женское имя.
Брат Клод сам выглядел как герой кубретской легенды. На рассвете, когда Лале только познакомил их надлежащим образом без полночной суеты, Ольжана ещё смущалась и отводила глаза. Но потом Лале ушёл спать дальше, а брат Клод, отстояв утренние бдения, вернулся и решил развлечь Ольжану беседой. Говорить с ним оказалось так легко и приятно, что теперь Ольжана рассматривала его чуть ли не в упор ну Длани, каков красавец! Это была красота кроткая, неземная, словно с монастырской росписи, но Ольжана также могла представить юркого брата Клода в седле боевого коня.
Светлая кожа с оттенком розовизны. Тяжёлые кудри, едва не падающие на лоб, он обстригал их, но не слишком рьяно. Похоже, из всех башильеров брили волосы только иофатцы как весельчак брат Бриан.
Назвать мужской монастырь в честь женщины? засомневалась Ольжана. Или это кто-то из Перстов?
О-о, джана, совсем нет. Брат Клод мечтательно улыбнулся. Словом «джана» он называл и её, и Лале: Ольжана решила, что это какое-то душевное обращение и к мужчине, и к женщине. Наш монастырь древний, и ходят слухи, что поначалу он носил другое имя. Но потом случилось вот что.
Ольжана радостно закивала, желая послушать историю, и потянулась к столу за чаркой; глотнула вина, щедро разбавленного водой (настолько щедро, что от вина остался лишь оттенок вкуса). Рядом на столе поблёскивало узорное блюдо с остатками изобильного завтрака: лепёшками, овощами и сыром. Не считая стола и застеленной кровати, келья была пуста.
Говорят, начал брат Клод плавным голосом, сам лучась от того, что рассказывает, жил в этом монастыре юноша. Он был строптив и горд, и даже служение Дланям не усмирило его пыл. Юноша стал башильером, чтобы разить иноверцев, но один прецептор ордена, рыцарь, понял, что в его сердце злоба, а не вера, и повелел ему нести службу тут, в этой уединённой обители. Как-то юноша отправился по делам настоятеля может быть, в Кубрет, а может быть, в Дарджвели, а может быть, в горную деревушку, чьё название не пощадило время, и встретил там девушку с глазами, как у серны, и тяжёлыми косами цвета базилика.
Ольжана нахмурилась.
То есть с зелёными?
Брат Клод глянул в замешательстве. Вот уж у кого глаза были, как у серны!
Нет же Он задумчиво потёр шею. Имеется в виду тёмно-лиловый цвет. У нас растёт такой базилик. Косы Ашегер были чёрными, но с лиловым отливом