Отец обладал умением поставить даже второстепенные вопросы в более широкий контекст, соединять иногда весьма разнородные факторы и явления. Поэтому его выступления, книги и статьи, как правило, имели системный характер. Фактически, и это признавалось большинством специалистов, отец внес очень большой вклад в разработку теории библиотечного дела.
В этой связи мне вспоминается значительный период его жизни, когда в стране развернулась острая дискуссия, которая имеет определенные аналогии с нашими днями. Речь идет о соотношении библиотек и органов информации. Тогда, кажется, это было в начале 1970-х годов, в стране стали создаваться различные информационные центры, и среди ряда специалистов, а также работников правящей номенклатуры начались разговоры о том, что библиотеки как самостоятельные учреждения больше не нужны, и их следует включать в эти органы информации, которые, конечно, при том уровне технического развития в нашей стране имели весьма примитивный характер.
Я помню многочисленные страстные и острые споры, которые велись на совещаниях и в личных беседах. Эта тема превалировала и в наших домашних беседах.
Как я теперь понимаю, для отца этот вопрос был наполнен принципиальным смыслом. Он умело связывал его с общими задачами библиотек, доказывая, что они не должны потерять свою воспитательную и просветительскую функцию и утратить значение как общественный институт.
Страсти вокруг этого вопроса были накалены, и в итоге состоялось какое-то заседание, кажется, в министерстве культуры, оно и решило вопрос именно в том направлении, которое предлагал О.С. Чубарьян. Но этим, конечно, проблема не была исчерпана, поскольку все это стало предметом обсуждения уже и на международном уровне, в рамках международных организаций по библиотечным делам и по информатике.
В принципе отец был мягким человеком, абсолютно не склонным к каким-либо интригам, он не имел опыта, как теперь говорят, лоббирования того или иного вопроса. Поэтому я знаю массу примеров, когда отец оказывался фактически беззащитным, когда искушенные в интригах люди либо обходили его, либо ставили в трудное положение.
Для него было естественным и привычным открытое и прямое обсуждение; здесь он заражал людей своей логикой и умением убеждать, и в таких ситуациях его аргументы были практически неотразимы. Так произошло и с вопросом о взаимодействии библиотек и органов информации.
Но одновременно отец оказался глубоко вовлеченным и в другую, даже более принципиальную тему. Речь идет о предмете, которым он начал активно заниматься также в начале 1970-х годов «местом и ролью чтения в современном мире и в нашей стране».
Вообще-то в узком кругу отец говорил о том, что ему не очень импонирует формулировка о советском народе как о самом «читающем в мире». Однако сама идея раскрыть и резко поднять вопрос о роли чтения была ему не только интересна, но и стала одной из ведущих в его деятельности. Он готовил большую монографию на эту тему, особенно привлекая тот материал, который готовился в специальном секторе социологии чтения, который под руководством В.Д. Стельмах существовал в Ленинке. Но закончить работу он не успел, и мы с мамой с помощью коллег отца издали по этой теме небольшую книгу (целиком основанную на записях отца).
Я упоминаю о проблеме чтения потому, что она снова стала не только актуальной, но и приобрела чрезвычайную остроту, особенно в контексте необычайно высокого уровня развития информационных технологий и интернетизации. Не будет преувеличением сказать, что эта проблема стала не только российской, но и мировой.
Социологические опросы показывают, что современная молодежь крайне мало читает. Об этом бьют тревогу и в России, и в Англии, и во Франции, и в других странах. По инициативе ряда российских организаций и общественных деятелей выдвигается идея формирования общенациональной программы по чтению.
Я говорю об этом здесь, потому что вспоминаю начало 70-х годов, мысленно перебираю доводы и аргументы отца, отчетливо вижу перекличку эпох и с удовлетворением отмечаю, что современные аргументации во многом напоминают идеи отца и его единомышленников.
Из общих вопросов, также волновавших отца, я бы назвал и проблему развития библиотечной сети в нашей стране. Отец, как известно, написал специальную работу об областных библиотеках, о повышении их роли и превращении в культурно-просветительские центры регионов страны.
Я также вспомнил об этом в связи с проектом создания в России Президентской библиотеки. Как член Совета по организации этой библиотеки я присутствовал на заседаниях. И на одном из них шла речь о формировании региональных центров этой библиотеки, причем, может быть, на базе существующих областных библиотек. И также, к своему большому удовлетворению, услышал от нескольких губернаторов, что главное, чтобы этот процесс не привел к ослаблению или даже к ликвидации областных библиотек, создание и функционирование которых имеет громадное значение для всей культурной и научной жизни страны и для образовательной деятельности в регионах. В этих доводах я также услышал отцовские мысли и вспомнил его деятельность по повышению роли областных библиотек.
Следующая особая для меня тема о связях отца с библиотечной общественностью советской периферии. Не боясь впасть в преувеличение, могу сказать, что отца уважали практически все библиотечные руководители Советского Союза. У нас был всегда открытый дом; редкий день, когда к нам кто-то не приезжал. Теплые почтительные чувства к отцу и к маме испытывали директора республиканских библиотек. Их подкупали демократизм отца, его искренность и открытость. Для этого человека никогда не существовало никакого чинопочитания и чванства. Он привлекал людей не должностью, не властным превосходством, а научным авторитетом и обаянием.
Мама очень любила готовить и принимать гостей. Часто это было утомительно, но всегда приятно; я уже с раннего детства испытывал гордость за отца, за его авторитет. И то, что я с молодости понял, какие ценности и человеческие качества должны преобладать у человека, в этом заслуга моих родителей, этому я научился у них.
Я усвоил, в частности, одно важное качество вся жизнь отца была связана с работой, с общением с людьми. Именно от него я получил в «наследство» весьма трудную привычку, которой и мой отец, и я следую всю жизнь. Каждый год отец с мамой и со мной ездили в отпуск. Мы предпочитали Подмосковье или Рижское взморье, но при этом всегда во время отпуска отец работал. Мама часто выражала свое неудовольствие и огорчение, однако папа был непреклонен.
И сегодня окружающие меня люди имеют ко мне те же «претензии». Каждый год последние десять лет я тоже провожу в Подмосковье или за границей, предпочитая Францию или Англию, а в последние пять лет Германию.
И я, так же, как мой отец, работаю в отпуске практически каждый день. Учитывая множество моих обязанностей, я работаю над книгами в основном именно в отпуске и написал в последние пять лет три больших монографии. И эту привычку я не могу, да и не хочу менять.
Тогда, в папины времена, средства коммуникации не играли столь значительной роли, как сегодня, поэтому папа мало говорил по телефону; дома он вообще этого избегал, особенно в отпуске. В этом отношении я сейчас попал в жизненную ловушку; помимо привычки работать, много времени уходит на телефоны (и обычные, и мобильные). Видимо, следует упорядочить все эти общения, учитывая многие факторы, в том числе и возрастные.
Еще одна сфера деятельности отца его международные контакты. Долгие годы он был председателем международной Комиссии по библиографии, играл фактически ведущую роль в совещании директоров национальных библиотек тогдашнего «социалистического лагеря». Отец не очень любил «путешествовать» по заграницам, но, насколько я помню, он побывал практически во всех странах социализма.
Тогда была иная идеологическая атмосфера. «Старший брат» уже в силу своего положения считался лидером и фактически руководителем, в данном случае, сообщества директоров библиотек стран социализма. Но уже тогда, и особенно сейчас, для меня совершенно очевидно, что это положение отца не было только следствием отношений, сложившихся внутри социалистического лагеря.
Авторитет отца был подкреплен, а может, и более всего зависел от его личности, от уважения к нему как ученому и человеку. Когда сегодня я реализую свои функции председателя Ассоциации директоров институтов истории стран СНГ, передо мной всегда стоит пример отца. Он уважал своих зарубежных коллег, не терпел чванства и подчиненности; его главным качеством была терпимость к иным взглядам и вкусам.
Он был с ними на равных, и они платили ему той же монетой.
Уже в 70-х годах в нашем ЦК партии много занимались изучением ревизионистских настроений в социалистических странах, в том числе и в библиотечном деле. Отец, конечно, работал в той идеологической системе, в контакте с отделом ЦК. Но, как я помню, в общении отца с представителями зарубежных стран идеологические стереотипы не играли существенной роли.
Хорошо зная настроения западных коллег (например, в области истории), я всегда ощущал уважение и признание отца со стороны и западных коллег, находившихся на других идеологических позициях. Кроме того, они хорошо знали порядочность отца. Из мемуаров тогдашней заведующей отделом рукописей Ленинской библиотеки С.В. Житомирской и из архивных документов можно выделить лишь один маленький пример. В США вто время значительную активность развивал один из крупнейших американских советологов Ричард Пайпс, автор ряда трудов по истории России и Советского Союза. В процессе подготовки книг Пайпс запросил разрешение поработать в Отделе рукописей Ленинской библиотеки. И отец, который в то время исполнял обязанности директора библиотеки и хорошо понимал «образ» Пайпса в нашей стране, дал такое согласие, что вызвало резкое недовольство в идеологическом Отделе ЦК.
Я хорошо помню, какие отношения и контакты имел отец с руководителями библиотек и известными учеными библиотековедами в западных странах. И в итоге фигура отца как бы символизировала признание нашего опыта и внутри страны, и в странах социализма, и на Западе.
Путь отца к такому признанию был нелегким. Я приведу лишь несколько примеров. Наиболее трудным для него был период начала 50-х годов. В стране набирала силу кампания против космополитизма. И в ее разгар появилась разгромная статья в «Литературной газете» о библиотечном институте, о космополитическом, сионистском гнезде, которое свили космополиты в институте.
Далее следовал набор фамилий лиц еврейской национальности, которые «заняли в библиотечном институте руководящие позиции». Среди упомянутых в статье фамилий фигурировал и мой отец, который обвинялся в том, что, будучи заместителем директора, подбирал такие кадры и покровительствовал им.
Последствия этой публикации были весьма серьезными. Химкинский райком партии, в ведении которого находился институт, завел дело о библиотечном институте и персонально об О.С. Чубарьяне.
Я прекрасно помню те тревожные недели, когда отец ждал решающего заседания бюро райкома и предполагал самые различные решения, в том числе и в отношении его самого, ожидая и самого худшего. Заседание бюро откладывалось несколько раз, и в последний раз оно было назначено на 10 марта 1953 года.
Но, как мы понимаем, все изменилось после 5 марта, и больше райком партии к этому вопросу не возвращался.
Следующий серьезный кризис для отца был связан с последними годами его жизни. Фактически он был руководителем Ленинской библиотеки, но формально министерство культуры не назначало его директором, сохраняя в течение длительного времени его положение как и.о. директора. Сегодня трудно точно определить причину таких действий работников и руководителей министерства. Говорили, что в рамках тогдашних веяний в ЦК не хотели иметь на посту директора человека с нерусской фамилией.
Но наиболее тяжелым для отца было то, что назначенный директором библиотеки человек начал всячески третировать отца, подрывал его позиции и внутри, и вовне библиотеки. А сменивший его вскоре другой директор, хотя и был учеником отца, фактически отравил ему последние годы жизни.
К сожалению, обычная человеческая несправедливость и жестокость, равнодушие чиновников и приспособленцев всегда разрушающе действует на ранимых людей, не искушенных в интригах и пасующих перед напором закулисных манипуляций.
И если можно говорить о том, что состояние нервных клеток влияет на происхождение многих, в том числе и самых страшных болезней, то я думаю, что на болезнь отца и его уход из жизни немалое воздействие оказало и его общее психологическое состояние.
Но, как я уже писал, отец был плохо приспособлен к тем методам, которые применялись против него, не хотел и не мог что-либо им противопоставить.
* * *
При постоянной загруженности организационными делами все свое внимание отец всегда уделял научной работе. Он часто использовал для своих докладов материалы, которые ему готовили сотрудники, но сами доклады, а тем более все его личные работы книги, статьи и т.п. писал сам, причем увлеченно, часто засиживаясь за письменным столом до глубокой ночи.
Вообще отец был необычайно четко организованным человеком. Практически каждый год 1 января, после новогодней ночи любимым и обязательным для него делом было составление подробного календаря своих занятий на наступающий год.
Он и меня приучил к этому; теперь я также привык к такому распорядку, и мне тоже комфортно и весьма приятно составлять расписание жизни на год.
Ярким примером организованности отца и приверженности науке может служить его поведение в годы войны. После ранения на Ленинградском фронте около 3 месяцев отец находился в госпитале в Ленинграде. Госпиталь был расположен недалеко от известной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина. И каждый день после больничных процедур отец на костылях ходил в библиотеку, итогом чего стала его кандидатская диссертация на тему «Техническая книга в эпоху Петра I».
Отец был человеком, весьма чутко реагирующим на все, как теперь говорят, инновации, но одновременно он всегда следовал классическим образцам и традициям в науке, да и в жизни в целом. Он сам прекрасно изучил труды всех своих предшественников и XIX, и ХХ вв. Такие классики библиотечного дела, как Н.А. Рубакин и Л.Б. Хавкина, всегда служили ему ориентирами.
И, как я уже писал, когда передо мной стоял выбор высшего учебного заведения после окончания средней школы, он мягко, но настойчиво советовал мне выбрать исторический факультет Московского государственного университета, который служил для отца символом академического классического образования.
В своих литературных и музыкальных пристрастиях отец также был академичен и, как бы теперь сказали, старомоден. Он часто перечитывал Толстого и Чехова, очень любил исторические романы.